Стоп, стоп!.. Что-то тут не совсем так. Чего-то не хватает. Перечитал про стиль и понял, что эти слова скорее про прежнего Кобзона. А он за последние годы очень изменился. Стал еще лучше, еще глубже… Короче, пришло время прямо и определенно назвать главную причину успеха артиста Иосифа Кобзона…
Талант
В Центральном Доме Актера Вечер памяти Маргариты Александровны Эскиной. Она была любимым директором этого дома, поэтому зал переполнен знаменитыми актерами, режиссерами и другими деятелями театра. Желающих выступить много, некоторые говорят несколько слов или читают короткие стихи, кто-то поет одну песню… Выходит Кобзон. Его здесь любят. Он для драматических артистов свой, не “чистый вокалист”. Поет две песни. Не отпускают. Говорит:
– Тогда песня, имеющая отношение не к Маргарите Александровне, а ко всей нашей культуре. Беранже “Нищая”.
Песня длинная, шесть больших куплетов. Рядом со мной сидит очаровательная Юлия Рутберг, она мне тихо:
– Я тоже люблю Кобзона, но чувство меры…
Я тоже тихо:
– У него свое. И песня такая.
Кобзон допел, зал и не думает с ним расставаться.
– Что вам спеть?
Какой-то зритель:
– “Май вэй”.
Кобзон говорит:
– Хорошо.
И поет. И тут начинается что-то непонятное. Все понимают, что он поет об этих, сидящих в зале, людях. Об их жизни и бедах. Не дали роль, а я бы мог… Теперь время ушло. И звания ждал столько лет… Но это мой путь!.. Квартира, путевки – все не мне… Но это мой путь! Обиды, сплетни… Сколько раз режиссер меня “не видел”… Но это мой путь! И я с него не сверну!
Зал встал. Слезы у многих в глазах. Мы орем (именно). И моя любимая Юля тоже. Я ее после этого еще больше люблю.
А ведь Кобзон “просто” пел. В чем же тут секрет?
Ответ на этот вопрос в другой истории, которую я должен рассказать.
Скандал в Манеже на Выставке современного искусства. Помните, когда Хрущев кричал у картин Фалька: “Пидарасы! Лица не бывают голубые!”.
Скандал напугал всех работников искусств, кроме, разумеется, советских консерваторов.
И на этом фоне в ЦДРИ большой творческий вечер Сергея Михалкова.
Игорь Ильинский читает басню Михалкова “Три портрета”. Басня призывает к буквальному реализму и совпадает с позицией Хрущева. И вдруг – чудо! – великий Ильинский, не меняя ни слова, читает все наоборот, он за художников-модернистов! Такого не ожидал даже сам автор. Михалков сидит на сцене с открытым ртом. Зал ликует. Ильинский уходит за кулисы, ходит там в радостном возбуждении, сверкает хитрыми глазами, подзывает нас с Лившицем: