За дверью оказался мальчишка, старше Валерки, он спросил:
– Здесь проживает художник Светлана Фин?
– Да, это я, – соврала Валерка.
Светланой Фин называли на выставках Валеркину маму. Ложь вызвала на лице неизвестного юноши смущение, недоверчивую дугу бровей, хохоток и покашливание одновременно.
– Это я, что вы хотите? – настойчиво и серьёзно повторила девочка.
Незнакомец был недостаточно легкомысленным, чтобы прямо обвинить хозяйку во вранье. Он ещё пару мгновений поразмыслил и произнёс:
– Я хочу учиться рисовать.
– Чтож! Заходите, – решительно сказала Валерка. – Как вас зовут?
– Павел.
Усадив Павла на табуретке возле окна, Валерка с показной самоуверенностью указала на маленький столик с невзрачным натюрмортом: несколько блестящих болтов, кусачки, молоток смешавшись валялись на грязной драпировке.
– Сначала узнаем ваш уровень. Доставайте карандаши, бумагу. Можете взять вот этот планшет.
Бог знает почему незнакомый юноша решил подыграть Валерке в её соло с импровизацией, но он нахмурившись всмотрелся в разбросанные на столе предметы, добыл из нагрудного кармашка крохотный огрызок «конструктора» и смиренно попросил листок бумаги, потому как «забыл». Валерка настолько расхрабрилась, что даже отчитала ученика, объяснила ему, что занятие искусством требует трудолюбия и милостиво выделила кусок эскизной бумаги.
Рисунок у Паши стонал от своего несоответствия реальности, так, что даже у карандаша в его руке переломился стержень.
– Довольно! – вскрикнула заскучавшая Валерка. – Я вижу вы не знаете даже основ. Вот вам книга – прочтите, подумайте и усвойте. Приходите завтра в то же время, мы поговорим.
Валерка даже не успела заметить какой случайный альбом бережно обнял Павел. Она проводила его до двери и удивлённо услышала:
– До завтра.
Ей казалось, что завтра больше не бывает.
Закрыв дверь девочка артистически зло расхохоталась и вприпрыжку побежала к чайнику, к его поломанной кнопке, к его спутникам – стаканам и кружкам в разводах пакетного чая. Подкрашенную воду можно пить, чувствуя в горле словно песчаную горечь и сладость трёх ли, четырёх ложек сахара. От тоски Валерка решила порисовать сама.
Она расставила папин деревянный мольберт, она вытащила чистую палитру и подготовила тюбики масляной краски. На окне дозрел одинокий помидор, именно его кирпичную шкурку в виде складчатой дуги на фоне голубого неба хотелось Валерке вычертить на холсте. Но занесённая кисть так и не прикоснулась к загрунтованной ткани, Валерка вдруг заплакала тихой, единственной слезинкой, заплакала быть может только от того, что фантазия казалась столь огромной, что не могла быть сжата до одного рисунка.