– Может, и испытывал, – горько произнес он, отчего у Делайлы сразу возникло чувство, что лучше бы ей замолчать, пока лишнего не наболтала.
Больше ни слова оба не проронили, хотя существовало множество тем, о которых хотелось бы поговорить, еще как – однако Орлеан в этот раз явно не был расположен к шуткам и разговорам, а Делайла не хотела его беспокоить. Так что она просто кидала камешки в воду, предварительно повертев их в руках, но все же не особо в них вглядываясь. Она думала, что же там такое стряслось у Файера в прошлом, что он теперь сам не свой. Но произошло явно что-то темное и ужасное, такое, что наверняка вполне сопоставимо с ее семейным несчастьем, ведь Орлеан и правда понимал ее, как никто другой. Да и Аавилла действительно жалко, как бы ни хотела она признавать. Может, его поступкам, пусть и ужасным, есть объяснение? Время покажет все… А пока не надо делать поспешных выводов.
– Вставай, Орлеан, – услышал он отцовский голос посреди тишины, которая воцарилась в комнате, давно погрязшей во мраке. – Прекрати строить из себя невинную жертву. Уже неделя прошла с тех пор, как умерла твоя сестра, пора бы смириться, ничего не попишешь.
Парень со взъерошенной шевелюрой с рыжим отливом, до этого лежавший неподвижно, устремив свой взор в пустоту, вдруг медленно повернул голову к отцу и зло испепелил его взглядом, а потом вскочил с кровати и отбросил фотоальбом в сторону. Мистер Файер напрягся, но, тем не менее, не стал уступать сыну в битве гневных взоров.
– Смириться с чем? – тихо начал Орлеан, но, однако, ясно было, что это лишь затишье перед бурей. – С тем, что ты не помог нам в трудную минуту? С тем, что ты всегда спокойно и безразлично смотрел на наши с Адрианой беды, никогда не интересовался нашими проблемами? Или с тем, что ты, чертов сукин сын, плевал на нас с высокой башни? Это из-за тебя она погибла! И из-за меня тоже… Я не уберег ее. Не смог защитить. Я просил ее, умолял не связываться с Кроссманом и его идиотскими друзьями, а она не слушала! Но… но самое страшное то, что только я сожалею о смерти своей сестры. Я и мама. Тебе же всегда было все равно!
Мистер Файер утомленно слушал болезненные крики души своего несчастного сына, терзавшего сердце самому себе уже на протяжении недели, и в конце концов ему надоело. Лучше бы он и дальше молча и неподвижно лежал в своей комнате, напрочь извел себя, не нужно было соваться в его мрачную комнатушку и учинять разговоры. Как же отец ненавидел непокорного и вечно прямолинейного сыночка. Как же он не хотел его появления на свет. Кому нужны такие дети? Буйные, грязные, грубые, ненавидимые всеми.