…Между тем простота и незамысловатость сельской жизни, яркий, прозрачный, не приглушенный городским смоком свет и цвет окружающей природы, чистый воздух, безграничный простор, большие и малые животные, являвшиеся неотъемлемой частью здешнего по библейски гармоничного, налаженного быта, равно как и сокровища, которыми он был наводнен (а именно так, словно к бесценным кладам, относились к находкам музейные энтузиасты) – стали для городского подростка откровением, разбудили воображение, очаровали. В окружении людей всецело поглощенных собственными изысканиями, невольно заражаясь их увлеченностью, она одновременно с этим впервые в жизни на столь долгое время оказалась предоставлена самой себе, тогда как ум ее получал столько новых, не похожих ни на что былое впечатлений!. И вакуум ее души чудесным образом заполнился.
Так родилась Иркина идея фикс.
С тех пор мечта, поселится в деревне, уже ее не оставляла.
Но у домочадцев подобная метаморфоза не вызвала понимания. Скорее недоумение, ужас, негодование и протест. Будущее Ирины они трактовали иначе, считая своим правом, а главное долгом, о нем позаботится.
– А как же институт, а личная жизнь? Что, выйдешь за муж за тракториста? Кем ты там будешь, дояркой? На что ты обрекаешь себя и своих будущих детей? —Твердили они день и ночь.
Но Ирочка не сдавалась. Не умея привести вразумительные, с точки зрения городской целесообразности, доводы она попросту стаяла на своем.
К сожалению, ее упорство не приносило положительных результатов. Скорее наоборот, впоследствии явилось причиной окончательного разрыва с родней и прежней жизнью.
Близкие недоумевали!.. Поначалу все списывалось на переходный возраст, затем на пустое упрямство, позже стали грешить на ее умственное нездоровье. После нескольких лет отчаянного противостояния, несмотря на шантаж родителей («Если ты это сделаешь, мамино сердце не выдержит»), который в восемнадцать лет все же удержал, любящую дочь от решительного шага, Ирина все еще не сдавалась, надеясь по-хорошему отстоять свое право на самоопределение..
Небольшая отсрочка (от совершеннолетия до решающего шага) стоила ей девственности. В один из побегов из дома, после очередного громкого скандала, ее подцепил некий городской хлыщ, называвший себя фотографом-авангардистом. Был он любителем всяческих, но по преимуществу женских, красот. Ирине отводилась роль музы-вдохновительницы и… конечно, любимой модели. (Книжка о французских импрессионистах, прочитанная ею в юности, не пропала даром).