Бавва широко улыбнулась:
– Генеральная уборка?
Я кивнула. Девушка быстро собрала пустую посуду и поспешила из комнаты. Она так торопилась, что задела плечом дверной косяк и чуть не уронила поднос, но сама этого словно и не заметила.
Генеральная уборка.
Лучше и не назвать.
Я откинулась на подушки и стала мечтать о том, как со временем в доме будет кипеть жизнь. Новая, совсем другая. Такая, какой в этих краях ещё не было. Всё изменится до неузнаваемости, и люди будут дивиться тому, как преобразилось старое поместье.
Желаю, чтобы здесь пахло сушёной ромашкой и тёплым металлом. Чтобы ножи никогда не тупились, звонко резали капусту и свежий хлеб. Чтобы в распахнутые окна без сопротивления заходил запах после дождя, и повсюду стояли толстые восковые свечи, а огонь бежал по фитилям, как ручной зверь. У книг благородный и таинственный запах, а не запах бумажной гнили. В шкафу не было бы ни одной моли и ни одной старой забытой навсегда одёжки. На стенах в потёртой раме не было бы высокомерных лиц. И чтобы слуги о живых говорили чаще, чем о мёртвых.
Кроме того, длинный коридор со множеством дверей напоминал мне тюрьму города Анулейн, а не родовое поместье. И пока даже мысль о счастье здесь казалась неуместной. Я пообещала себе, что как только болезнь отступит, то распоряжусь, чтобы несколько стен снесли и обустроили парочку гостиных. Но для начала комнаты нужно хотя бы очистить. Кабинет отца не считаю – с ним разобралась, как только приехала сюда. Я перетащила в котельную его коллекцию газет и почитаемые отцом как семейную реликвию тридцать томов невнятного жизнеописания деда моего прадеда Ибхе. И к тому же избавилась от мерзких старых шкафов, покрытых сеточкой царапин на мутном лаке. Но вот остальные помещения оставались нетронутыми. И будь у меня достаточно сил, я бы продолжила заниматься другими комнатами вместе с остальными.
Бавва не меньше меня хотела избавиться от хлама, поэтому взяла руководство над слугами в свои руки. Мужчины и женщины, большинство которых я всё ещё не знала по имени, скидывали в огонь всё, что нельзя было применить в хозяйстве. Вечером решила посидеть у этого костра. Закутавшись в шерстяное покрывало, устроилась на поваленном дереве и наблюдала за пиром огня.
Когда я видела, как уничтожаются вещи родителей, то испытывала множество эмоций. Когда старую одежду матери разрывали на половые тряпки, я испытывала неописуемый трепет, словно происходило нечто неправильное, но притягательное. Когда горели простыни, которые Бавва побрезговала приспособить в быту, я морщилась. Сжигание бездарных картин отчего-то вызвало у меня тихий истеричный смешок: я уничтожала историю, заключённую в искусстве. Как какой-то захватчик. Словно пришла сюда не как наследник, а как тупой болван с дубиной, не понимающий ценности ничего, кроме золота. В огонь пошло ещё много чего.