Принцесса Больничного двора 2 - страница 26

– Завтра, – ответил доктор и не почувствовал радости от своего решения. Он оглядел хижину вождя, где когда-то боролся за его жизнь, вспомнил, сколько всего пришлось пережить им здесь, сколько препятствий они преодолели, как радовались каждой своей новой победе над невежеством своих подопечных, и почувствовал, как у него неожиданно перехватило горло.

– Я не знаю, – смогу ли я когда-нибудь вернуться сюда, – с волнением в голосе честно сказал Павел, – но я никогда не забуду время, проведённое вместе с твоим народом, вождь, я тоже многому научился, живя здесь, и память о вас навсегда сохраню в своём сердце. Затем он подошёл и обнял худое маленькое тело, пахнущее осенними листьями его родной Одессы в октябре.

Утром, когда Маня с доктором ещё сладко спали после затянувшихся до поздней ночи торжественных проводов, сопровождаемых неистовыми плясками, возле их хижины стали появляться люди. Они несли самые разнообразные вещи и аккуратно складывали их в кучу, которая росла на глазах, и к тому времени, когда разбуженная непривычным шумом Маня высунула наружу голову, рядом с их жилищем уже появился внушительных размеров холм. Здесь были корзины, доверху гружённые всякой снедью, тёплые шкуры, посуда, одежда, оружие, игрушки и другие мелочи. Малыш, Джульетта и выглядывающая из-под неё Джулька с недоумением взирали на это необычное сооружение.

– Дядя Патя, а дядя Патя! – стала она будить доктора.

– Чего тебе, Маня? – недовольно отозвался спросонок доктор.

– Да посмотрите сюда, что это такое?

Зевнув, Павел выглянул наружу. – Надо готовиться к обороне, Маня, – вздохнул он.

– К какой обороне, дядя Патя? – испугалась девочка.

– Будем отбиваться от подарков, – обречённо изрёк он, – и это будет нелегко. Выходим. Их появление было встречено настоящей овацией. Маленькие люди так искренне радовались возможности доставить удовольствие Посланникам Неба, ставших для них родными и дорогими людьми, что Павел растерялся и забыл приготовленные слова. Он стоял, улыбался и думал о том, что ещё никто в его жизни так открыто по-детски не радовался ему, ни у кого в глазах не было столько обожания при взгляде на него, и никто, кроме Евдокии не проявлял к нему такой безграничной и беззаветной любви. От переполнявших его чувств у него защемило сердце и если бы не неожиданное вмешательство Лысого, у него бы не хватило сил отказаться от приношений.