Давай, Малюта, давай, шевелись, а то включу форсаж дак ошалеш опять! Возчик смеётся, видимо, вспоминая, как она «шалет от форсажа».
Тем временем дорога выбегает на край поляны, теряется, исчезает, и катит блеском полозового следа назад к людям, к цивилизации. В конце поляны – ветхая покосившаяся избёнка с заплатами выцветшей толи, фанеры. Если б не тёмная нитка тропы к дверям да не поленница, вряд ли поверил бы, что это жилище человека обитаемо. Наш путь пролегает мимо, туда, где за озёрной губой, у обреза воды, приютилось несколько избушек. Это и есть центр мастерского участка химлесхоза. Розвальни, скрипом поприветствовав избёнку, уже стали прощаться со старой знакомой, как та, хлопнув дверьми «выплюнула» человека, держащегося за прореху штанов. Человек быстро помочился, судорожно по – рыбьи трепыхнулся, и, вякнув в сторону воза нечленораздельной фразой, исчез в избе.
– Кто это?
– А – а – а… Дурмашина, познакомишься ещё.
Первые дни лесной жизни. Мастер подселил меня к двум солдатам. Ребята охраняли усилительный пункт проводной связи – большой, светлый дом на вершине горки. Внизу – избушки химлесхоза и богатое рыбой озеро. По утрам, на берёзы, что стоят вокруг УП, прилетают тетерева.
Утро. Готовлю завтрак. За стеной голоса, связиста и ещё чей – то лающий.
– А где этот голубок? Мне Кузьма говорил, что нового бича привёз, молодого, здорового.
– А тебе какое дело до него? Вали отсюда со своей брагой. Вали, а то…
Треск дверей в коридоре, шарканье, на пороге кухни – мужик с двумя трехлитровыми бутылями браги. Одну он прижимает к груди как ребёнка, другую держит за горлышко. Встреча взглядов. Гость, как бы наткнувшись грудью на что – то, пятится. Впрочем, это длится не долго, как – то неуловимо шаркнув ногой, он входит, и ещё не совсем уверенно, но и без особого стеснения начинает разглядывать меня, показывая многозначительным взглядом на бутыли:
– Знакомиться пришёл.
Гость выше среднего роста. Плечи узкие, но развёрнуты. Грудь хилая, но колесом. Узкое лицо, высокий лоб. Движения быстрые, нервные, эксцентричные. Рыжая клочкастая шевелюра явно враждует с расчёской, не признаёт её и отрицает. Из перекочевавших на стол бутылей наполнены кружки.
– Ну, давай! За уважение.
– Извините. Я не пью.
– Брезгуешь… Да Туши свет – я! Бери, пока есть, потом не будет.