Фундука беззвучно простонала. Что за чушь, лично она всегда с презрением относилась к так называемым художникам. Их близкие всегда вынуждены содержать за свой счет тех, кто тратит своё время на хобби. Да, и чудиков среди них немало. Она мысленно покрутила пальцем у виска, по привычке, хотя не могла даже вздохнуть лишний раз. Картины – украшение интерьера, вместо них фото в раму можно повесить. На них не заработать. Модно и самому написать красками шедевр на мастер-классах, чтобы не тратиться. Только законченный эгоист позволит себе тратить жизнь на никому не нужное занятие. Соседка-старуха груба, но в целом, права, как ни крути. Хорошо, если это красивые цветы, хорошая солнечная погода или животное. Но ведь большинство из них жалкие неудачники. А от их произведений только голова раскалывается. Оправдываются тем, что вложили в грязные тона и безобразные лица какую-то метафору или протест. Всё это ерунда. На кровать обрушилась та полная как слониха женщина. По звуку, взяла свою сумочку, вынула помаду и зеркальце и давай от нечего делать тренироваться. Врача соблазняет, не иначе. А вторая наливает сок в стакан. Ещё минута и начнут сплетничать. Пытка, которую Фундука ничем не заслужила.
По ночам в стационаре тоже не всё было спокойно. Заходил сторож с фонарём, кричал, всё ли тут нормально. В ответ раздавался храп, и он уходил, поскоблив ногтями поясницу. Приходили поживиться воровки-пациентки, их было две. Тихоня и вертихвостка. Забавно, но они никогда не сталкивались лбами, хотя вряд ли согласовывали график. По количеству шагов тетя Толаги легко определяла, какая копалась в сумках и пакетах на этот раз. Птицы бились в стекло, мухи жужжали, падали вещи у постовой сестры или закипал чайник. Так и прошёл месяц. Толаги скучала, но не делилась с родителями чувствами. Ведь, если бы всё было плохо совсем, началась бы суета с продажей квартиры тёти. И ей было неприятно в очередной раз выслушивать как папе и маме стыдно за поведение той, что любила девочку.
В следующем сне, стройная женщина в жёлтом блёклом плаще по моде разговаривает с подвыпившим мужчиной с наколками выше локтя. Он хватает её за плечи, трясёт и кричит. Потом из внутреннего кармана кожаной куртки привычным движением достаёт нож и бьёт в солнечное сплетение. Женский силуэт, на высоких туфлях теряет сознание, складываются изящные колени как механизм зонтика. Позвонить в скорую помощь в четыре часа дня некому. Тени высоких раскидистых деревьев скрывают виновника. За деревьями поодаль прячется подросток с фотоаппаратом. Не издавая ни одного звука, она щёлкает затвором камеры. Девушка только кончила школу, бежит скорее домой. В её квартире нет телефона. Труп исчезает, когда она возвращается на это место, придя в себя. Она идёт и печатает все хорошие снимки за месяц в салон. Хотя страх перед мужчиной в наколках перехватывает дыхание. Дело, в конце концов, закрыли. Никому не важно, как и почему умерла красавица. Тогда свидетельница решает уехать в соседний район, подальше от места преступления. Нужно сделать для невинной жертвы хоть что-нибудь. Вынимает из пакета толстую пачку десять на пятнадцать и веером они ложатся по всему двору. Идёт слепой дождь. Фотобумага влажнеет, становится зеркальной. Ветер лихорадочно сует их по углам, часть под карусель, другая под машины и скамейки. Остаётся затаиться, возможно, на десять и двадцать лет. Как можно скорее садиться в трамвай, к знакомым на другой конец города. Объяснит, помогут. И даже теперь всем плевать, рыдает она у дребезжащего окна.