В головах сельчан бродили мысли: «Может, в город податься? Туда весь хлеб увезли, может, там теперь сытнее? Да где он, этот город? Ищи его». Некоторые и правда уходили. Назад не возвратились.
На екатеринбургском вокзале теперь складывали штабеля из трупов умерших от голода крестьян, которые отправились в город вслед за вывезенным в прошлом году хлебом.
Некрасовым уходить было некуда, да и нельзя. Надеялись всё же, что когда-нибудь вернётся Иван-старшой с войны. Другие-то возвращались. Значит, надо как-то выживать здесь, в Осиновике. Всё лето Анна с Колькой и Ванюшкой изо дня в день таскали вёдрами воду из речки, поливали картошку и прочую огородину, пока речка не пересохла. В общественных колодцах-журавлях воды тоже было мало, её на полив брать не разрешалось. Мальчишки каждую свободную минуту слонялись по логам, выискивая в душных зарослях пиканы, пистики, боржовки, другую съедобную травку. Иной день это была единственная их еда.
Осенью собрали с огорода картошку, репу, калегу, капусту – жалкая мелочь, едва хватит себе на прокорм. Если постараться, останется картошка и на посадку. На продажу – ничего, а ведь коровы у них теперь не было. Парни растут, обувь, одёжа носятся. Боялись, что опять приедут уполномоченные за продразвёрсткой. Чем платить? Как защититься? Василиса с Анной каждый вечер подолгу стояли на коленях перед иконами. Больше защитить их было некому.
Зима выдалась жуткая: длинная, холодная и голодная. Хорошо ещё, что в деревне снова открыли школу, и Ванюшка бегал туда учиться грамоте, чтоб хоть ненадолго забыть о еде. В школе было ужас как холодно. Учительница была приезжая, с круглыми, как у рыбы, глазами. Писала углём на доске «Мы не рабы»; Ванюшка смотрел, как она пучит свои рыбьи глаза и смешно шевелит губами, и выводил угольком, зажатым в окоченевших пальцах, на своей дощечке: «Мы не рыбы». Учительница сердилась на его бестолковость, все смеялись, становилось чуть-чуть теплее. Ванюшка был доволен.
Да, трудные довелось им пережить времена. Трудные. Школу Ванюшка к концу зимы забросил, но частенько вспоминал тех рабов, о которых толковала учительница.
– Если мы с мамкой тут, в деревне, не рабы, – думал Ваня, – то как же тяжко настоящим-то рабам живётся! – И мальчуган от души сочувствовал далёким неведомым рабам.