Она от него отвернулась, и у Михаила нет оснований любоваться собой; молодой парень гадливо усмехается, определенно пребывая в уединенной радости, что Кульчицкий нарвался на исключение.
Правда, сколько же их было этих исключений…
У «Вальмона» – не у его старшего брата. Утверждавшего, что «все религии не больше, не меньше, как от сексуальной неудовлетворенности».
Георгий Кульчицкий превосходил «Вальмона» во всем. В распределенном между ними не поровну здоровье, заинтересованности со стороны доступных женщин, в любых проявлениях силы; «Вальмон» не находил в себе отдушины от повсеместно обступившей его несправедливости и не читал сочинения Аквината «О вечности мира против ворчунов»; выжидательно смотря на стучавшую в стекло ворону, молодящийся отец Михаила, по разным причинам обладавший подвижными глазами, тяжелым лбом и землистым цветом лица, пытался объяснить «Вальмону» глубинное, основополагающее значение все больше угнетавшего его факта.
Того факта, что он родился.
– Ты, – говорил Валерий Павлович, – не должен переживать из-за своей, лишь кажущейся тебе неполноценности: ты, Мишенька, дитя любви, ты плоть ее и кровь, ты…
Пока отец подбирал слова, он, по-видимому, предполагал, что Михаилу будет достаточно и этого.
Но «Вальмона» Кульчицкого доводы отца не впечатлили.
– Дитя любви… – недовольно пробормотал он.
– Да, сын, истинно так, – кивнул Валерий Павлович.
– Любовь, дитя, – проворчал Михаил Кульчицкий, – лабиринтодонты, великие системы Басилида и Маркиона, изображение Троицы, как трех зайцев со сцепленными и образующими треугольник ушами, вуджуд и махийа, существование и сущность, начинающей порноактрисе обещают, что ее дублершей будет сама Мишель Пфайфер… А мой брат что, не дитя любви?
– Но ты дитя последней любви! – закричал его отец. – После того, как я помог твоей маме тебе сделать, мы с ней уже никогда не занимались…
– Чем? – спросил «Вальмон».
Стремительно забывая о проблемах характерного для него сына, Валерий Павлович Кульчицкий принялся вспоминать о своих.
– Чем, папа? – устав ждать ответа, поторопил его Михаил.
– Да почти ничем… – удрученно сказал отец.
«Оставьте всю эту жизнь и презрите все временное». Так говорил апостол Андрей, и когда-нибудь они прислушаются к его словам и осознают двойственность любой истины.
Не заметив ни намека на ее существование, они станут верными своей удавке.