«Вот, – сказал наконец Итус, когда привел гостей к большому трехэтажному бревенчатому дому, – здесь и будут жить наши молодые». При слове «жить» Лафре поежился, окидывая взглядом то свое будущее жилище, то свою будущую жену. Хельда тем временем подошла к юноше и виновато улыбнулась. Лафре не смел отойти от нее в сторону, хотя находиться рядом с этой дурно пахнущей особой с желтыми зубами и жидкими серыми, как мех мыши, волосами было далеко не самым приятным досугом. Надеясь, что Хельду отпугнет запах пота после упражнений с Морусом, Лафре сам сделал шаг навстречу ей, приблизившись вплотную, но Хельда, явно давненько не знавшая горячей ванны, ничего не учуяла. «Даже если рядом с ней положить сгнивший труп, ее вонь перекроет и запах разлагающегося тела», – обреченно отметил он про себя.
– Ну? – довольно спросил Итус, оглядывая дом. – Спален на шесть, а то и семь детей хватит. А на третьем этаже спальня хозяина. Кровать там такая, что сама Королева позавидовала бы!
– Ты, друг Итус, как всегда, все делаешь с размахом, – услужливо произнес Гальер.
– Для дочки самое лучшее, – бросил ему толстяк, не переставая с восхищением смотреть на дом. – И для внуков! Сынок твой уже мужчина или так, еще мальчишка?
– Мальчик еще, – ответил Гальер. – Девушек у нас, в Кай-Уре, почти и нет. Хотя псы его знают, сколько он их перетрахал, пока учился в Эрзальской долине.
– Твой мальчишка хорош, – оценивающе посмотрел на Лафре Итус.
Он не лукавил – сын Гальера был высоким и стройным, с глубокими, как озера, темно-синими глазами. Его тонкие губы порой изгибались в смущенной улыбке, отчего на левой щеке проступала ямочка, и тогда он незаметно для себя запускал руку в крупные завитки своих волос цвета сахарной патоки и расчесывал их, чтобы занять беспокойные пальцы.
– В материнскую породу. Не в мою, – ответил отец Лафре.
– Хорош, хорош, – продолжал будущий тесть. – С таким и ангалийке не зазорно возлечь. Говорю же, что моей дочурке – только самое лучшее. Ну, Лафре, брюхатил ангалийских девок? Сознавайся, песий сын!
– Итус! – воскликнула его жена, почти перейдя на писк. – Постыдись своей дочери, старый ты осел!
– А чего? – не унимался Итус, уперев руки в свои жирные, свисающие вниз бока. – Не самое большое удовольствие, если к ним в дом заявятся его ублюдки.