– Ничего странного, отец, – сказал Сын Марии, – ты все еще ищешь доказательства нашей смерти? Как видишь, я читаю твои мысли. Я знаю о тебе все. Пожалуй, это самое страшное в смерти, когда можешь вернуться в прошлое и узнать правду о нем. Естественно, я интересовался прошлым своих родителей. И вы привели меня в восторг. Хотя, как правило, людям многое хочется скрыть из своей биографии. Однако я завидую вашей удивительной любви. Мне жаль, что я не успел получить похожей любви. Здесь нам будет за многое обидно, хотя приобрели бессмертие в новом качестве. Как люди не ценят жизнь, находясь на поверхности земли!
Старик сразу вспомнил Марину Цветаеву:
Уж сколько их упало в эту бездну,
Разверзтую вдали!
Настанет день, когда и я исчезну
С поверхности земли.
Застынет все, что пело и боролось,
Сияло и рвалось.
И зелень глаз моих, и нежный голос,
И золото волос.
И будет жизнь с ее насущным хлебом,
С забывчивостью дня.
И будет все – как будто бы под небом
И не было меня!
– Так вот в чем различие между великими людьми и людом! – подумал он, – Они предчувствуют смерть и знают цену жизни. А ведь Цветаева писала эти строчки в двадцать лет! Да и Есенин говорил собаке Качалова: «Ведь ты не знаешь, что такое жизнь, Не знаешь ты, что жить на свете стоит». Не это ли причина того, что все талантливые люди презирали власть, легко распоряжавшуюся жизнь других людей ради своих сомнительных великих идей?
– Шопен «Революционный этюд», – произнесла Мария, – Мы в первый раз в тот день бросились в пропасть. Но тогда нам удалось выжить.
– Так значит, Мария уверовала в нашу смерть? – пронеслось в голове Старика, – Неужели все так?
Старик прекрасно помнил тот вечер безумства. Он понимал тогда, что в ту пропасть их сбросила музыка, и с тех пор не мог найти для себя ответа на вопрос: что есть музыка? Все сводить к механическому набору звуков в определенной последовательности было невозможно. В конце концов, в голове композитора нет инструментов. Ему нет необходимости воспроизводить ее, чтобы слышать. Глухота не мешала Бетховену создавать гениальные произведения. Более того, партитуры писались отдельно для каждого инструмента оркестра. Все эти мысли уводили Старика к вечному философскому спору о первичности материи или сознания. Если создавшуюся ситуацию принять за смерть, а не сон, то можно найти корреляцию между музыкой и состоянием смерти, ибо обе они нематериальны или, говоря словами Сына Марии, в них отсутствует пространство. Все получалось слишком заумно. Старик всегда считал, что сложность мира состоит из суммы элементарных понятий. То есть, все должно быть на удивление просто. Но принятие этой смерти было слишком мудрено.