– Не ссы, купят! Трояк займёшь?
– К кассе по звонку, – неохотно отозвался Антон: занять Ленке трояк – всё равно, что кинуть его в Лету.
– Поняла, буду рядом, – по-деловому, с хрипотцой прошептала девушка и растаяла, как льдинка.
С левого боку, щекоча лицо мёрзлой бородой и обдавая Антона сладковатым сивушным перегаром, простужено загудел спившийся скульптор Прохор:
– Тоха, пятёра нужна. Срочно! И кончай вылизывать
– выдавай на-гора.
– Откуда вы берётесь? – сквозь зубы процедил Антон.
– Сам наплодил – увесисто ответил Проша и отполз прямо в стену. Туда же, воровато прижав уши, шмыгнул странного вида мордастый кот.
«Всё, сдаю работу и, – спать! – дыша на заледеневшие кончики пальцев, тревожно думал художник, – бегом спать!» – и повернул портрет лицом к модели.
– Цо, то я? – удивлённо воскликнула польская красавица.
– А цо, то, може, я? – воскликнул, скачущий на месте "шляхтич".
– Матка боска!..
– Плати по тарифу! – вмешалась подоспевшая к месту событий Ленка.
– Не лезь, – срезал её Тошка. – Не нравится – не берите, ваше право! – добавил он, хмуро глядя на студентов.
– Ага! Ты тут жопу морозил, а им – не плати?! – чуть пританцовывая, художница в упор смотрела на Антона круглыми немигающими глазами.
– Цо, пану: злотые, доллары, альбо рубли? – вежливо поинтересовался молодой поляк.
– Баксы, баксы бери, – зачастила Ленка. Притянув Антона за рукав, аспидом зашипела в самое ухо: – У меня "мажор" свой, круто обменяет. Ну?.. На хрена тебе злотые. В Польшу собрался?
– Целее будут!
– Трояк забыл? Ты обещал!.. И Проша тут тёрся… Баксы, говорю, – не унималась девушка. Студенты с интересом уставились на художников.
– Доллары – решился Антон и, получив в руки новенькую, будто разглаженную волшебным утюжком, зелёную десятку, пожал протянутую поляком руку. – Дзенькую, бардзо, – вежливо поблагодарил он, изобразив на лице некое подобие улыбки: улов тянул на месячный оклад инженера.
– Добро, добро! – закивал поляк.
Неожиданно в дело вмешалась сама модель – указав своему парню на портмоне, она изящным движением руки выдернула оттуда такую же породистую, как предыдущая десятка, пятидолларовую купюру, и мягкими, тёплыми подушечками пальцев вложила её в испачканную сангиной ладонь художника.
– На таком морозе и так рисовать!.. – на чистом русском языке, произнесла она.