На стыке зала и коридора паркет вдруг негромко скрипнул под нашими шагами.
Характерно… – вспомнила я.
Степина рука дрогнула, но, преодолев страх, он потащил меня дальше.
Короткая мысль пробежала в голове за мгновение до того, как ступить в дальнюю комнату.
Зачем я ввязалась во все это?!
Но не успела я принять ее или отбросить, как очутилась на пороге спальни, и, озаренная голубоватым светом, она предстала перед моими глазами.
На миг показалось, что передо мной моя собственная комната, и дыхание застыло где-то внутри, но, присмотревшись, я увидела письменный стол у окна, под ним урну с белеющим мятым листом, и облегченно вздохнула.
Это комната Бориса Тимофеевича, и в ней никого нет.
Я уже хотела развернуться и пойти обратно, как вдруг в ухо ворвался срывающийся шепот.
– Смотри, ручка!
Я взглянула на стол и сразу поняла, что хотел сказать племянник.
Ручка, которую Степа на моих глазах поставил на полку, в стакан для карандашей, вдруг, словно из воздуха, возникла над столом и легонько хлопнулась на него. В тот же миг огненная молния страха промчалась где-то внизу живота.
Я невольно вцепилась в крепкую влажную ладонь парня.
– Пойдем… – произнесла я не своим голосом, не отрывая взгляда от ручки, лежащей теперь на столе темной продолговатой тенью.
Через мгновение мы в три прыжка очутились в кровати и, трясясь, как мокрые котята, прижались друг к другу.
А за окном по-прежнему сияла луна, похожая на фарфоровую суповую тарелку с нарисованными на ней глазами, ртом и носом.
Остановившимся взглядом я смотрела на нее, и вдруг мне почудилось, что луна растянула рот в жуткой ухмылке.
Резко выдернув свою руку из Степиной, я нырнула под тонкое, пахнущее старьем, одеяло.
– Там еще тетрадь была… – глухо произнес парень.
Я ничего не ответила. Жуть сковала мой голос, и он спрятался где-то в коленных чашечках.
Степа, молча посидев минут пять у меня в ногах, наконец, медленно переполз на свою постель.
Я вытянула ноги на освободившееся пространство.
В голове ворочались какие-то обрывочные мысли.
Не помню, как и когда я уснула.