Видел бы эту картинку мой отец!
Несмотря на пережитое ночью, я нашла в себе силы усмехнуться.
– Поставь на стол и отвернись, – приказала я, вылезая из-под одеяла и облачаясь в халат.
И, словно готовясь к допросу сурового родителя, если Андромеда Николаевна – соседка Бориса Тимофеевича – доложит ему о моих похождениях, поинтересовалась:
– Сколько тебе лет?
– Восемнадцать, – ответил Степан, подумав.
– Можешь поворачиваться, – разрешила я, надкусывая печенье, и повторила, как будто не расслышав: – Так сколько, если без мании величия?
Степа повернулся и тоже взял с подноса печенье.
– Ну, семнадцать… – нехотя сообщил он и после паузы добавил: – Будет в августе…
А мне через две недели стукнет девятнадцать.
И в самом лучшем случае папа философски заключит, что разница в два года имеет значение только в юности…
А в самом худшем…
Худшее я даже не решалась себе представить.
Может быть, вчера Андромеда Николаевна не сканировала своим зрачком лестничную площадку?.. Ни днем, когда я явилась сюда после звонка педагога по музлитературе, ни вечером, когда пришла на ночлег с вещами? В это трудно поверить, но мало ли…
– А тебе сколько? – в свою очередь полюбопытствовал новый друг.
Мельком взглянув в зеркало на двери шифоньера, я честно ответила:
– Восемнадцать, почти девятнадцать.
Степа вдруг залился хохотом. Поднос в его руках задрожал мелким бесом.
– Поставь на стол, говорю! – рассердилась я и, когда повеление было исполнено, уточнила: – Чего ржешь-то?
– Не сочиняй! – продолжая заливисто смеяться, воскликнул рыжий черт. – Какие тебе девятнадцать!
Я холодно взглянула на него.
– И даже так не девятнадцать, – оценил эксперт. – Небось, и восемнадцати нет?..
Мне снова не понравился его снисходительный тон.
И я отставила в сторону кофе, кстати, довольно гадкий.
– А ты готовить не умеешь, – ответила я выпадом на выпад. – Выйди отсюда. Я ухожу.
Степа, пожав плечами, вышел. Я быстро переоделась и, пройдя мимо стоящего истуканом парня, бросила на ходу:
– Пока!
И выскочила из квартиры прямо в объятия Андромеды Николаевны с мусорным ведром в руке.
Глаза противной тетки округлились, но она попыталась спрятать изумление под масленой улыбкой.
– Дашенька!.. Доброе утро!..
– Доброе утро… – Я метеором пронеслась на одиннадцатый этаж, заметив краем глаза, как из пакета предательски свесился рукав белой ночнушки.