Но потом бахнул кризис. Обжились. «Обвал рубля, Украина, санкции», – лилось из каждой щели. Мне в принципе было плевать, в обычной жизни я не сразу заметила перемены. До регионов даже проблемы докатываются медленно, как модные тенденции.
По-настоящему я насторожилась, только когда региональные бутики стали один за другим закрываться. То и дело на знакомых окнах в пол появлялась вывеска «Аренда», а рекламные полосы в нашем журнале стали слетать одна за одной. И спустя полтора года после нашего салюта шампанским над ипотечным договором редакцию моего журнала закрыли. Тогда у меня громыхнуло по-настоящему. В тот вечер я пришла домой с ощущением, что проглотила большого слизня, который застрял где-то чуть ниже горла. Молча упала на свой икеевский диван и пролежала так, не двигаясь, до утра. В голове звучал голос издателя: «Долги, зарплата будет позже, последние средства ушли на печать последнего выпуска журнала». Я даже не помню, как сказала об этом Диме. Ладно хоть всю рассрочку успели закрыть.
Искала работу – и ничего, кроме отказов. Людей сокращали, а не нанимали. В голове красной датой висел срок ипотечного платежа – через две недели. Модные кафешки не платили месяцами. Я бесилась, огрызалась и наконец стала отказываться от одного проекта за другим. Решила, что надо отдать все силы на поиск одной и постоянной работы – без задержек, с суммой, которая покроет все расходы. Диминой зарплаты хватало только на еду, садик и квартплату. С каждым днем я всё сильнее чувствовала себя врагом своей семьи за то, что настояла на кредите, который повис над нами, как топор, в такое неподходящее время… Жили бы на старой квартире, пробились бы как-то. А теперь… Когда подошел платеж, мы соскребли все старые заначки и оплатили ипотеку. На следующий платеж денег не было.
Несколько недель – и ни одной хорошей новости. Ни капли удачи. Мои надежды возрождались и умирали каждый день. Тишина после собеседований. Оптимизм таял, розовые очки пошли трещинами. Тогда-то я и провалилась в свою яму. Я больше не хотела надеяться, не хотела верить, не хотела радоваться. Хотела только не думать.
…В день своей смерти, сразу после мысли о дне рождения детей, я приступаю к этому новому любимому упражнению: не думать, не думать. Лежу с закрытыми глазами и жду, когда зазвенит Димин будильник. Договорились, что детей в садик сегодня отведет он. Надо попытаться снова заснуть.