Режиссёр снимал изумительные фильмы, в которых играла моя мать, – и изменял ей с каждой мимопроходящей юбкой.
В конце концов, матери надоело терпеть, и она сбежала.
Отец меня ей не отдал, в надежде, что к ребёнку мать вернётся.
Но она не вернулась. Всю оставшуюся жизнь я видел её только на экране телевизора.
– Вот! Тут-то и начинается самое интересное, – хихикнул противно новоявленный родственничек. – Мамаша не вернулась, потому что нас было двое. Родители нас честно поделили пополам, меня она увезла с собой…
– Куда? – пискнул я, не выдержав.
Предполагаемый близнец замычал, мотая головой:
– Да не суть важно… Ну, если так интересно тебе, актриса вела жизнь крыловской стрекозы. Меняла любовников, театры, а потом и страны. Но нигде не прижилась, потому что, по чести говоря, умеет только брать и никогда ничего не даёт взамен. Последние лет десять маман пробавлялась дауншифтингом в приснопямятном Арамболе, но в пятнадцатом году там цены взлетели – страсть. Мамаша побарахталась ещё немного, торгуя идиотскими фенечками, даром никому не нужными, и, «злой тоской удручена, к муравью ползёт она». В Россию, стало быть, вернулась. Как говорится, «оглянуться не успела, как зима катит в глаза».
Ты ведь старую стерву тоже ненавидишь? – неприлично припав к моему уху, искусительно зашипел хипстер.
Я дёрнулся, потому что – Господи, прости! – это была правда. Или что-то очень на неё похожее.
Я матери так до сих пор и не простил своего сиротства. Хотя как профессиональный психолог понимаю, что она в чём-то была права. Ошибка это – из-за ребёнка терпеть издевательства мужа. И если уж резать всю правду-матку, меня у Евы отобрал отец, так что большая часть вины на нём. Но вот к нему у меня никаких претензий, хотя это он своим кобелированием разрушил семью.
Вообще-то мамашу Евпраксией звали, в честь какой-то княгини-мученицы. Но в театре с таким именем карьеры не сделаешь. Засмеют. Так что дама перекроилась в Еву.
Я, наверное, поэтому и стал психологом. Мне нужно было справиться с собственными комплексами. Но воз и ныне там: да, я невероятно зол на эту женщину.
Я поверил этому найдёнышу, видимо, потому, что нас терзали одинаковые кошмары.
Но тут откуда-то раздался невообразимый скрежет ржавого древнего железа:
– Что ты брешешь, паразит! Тот малец давно помер, во младенчестве ещё!