Сидящий невдалеке нищий смерил подошедшего взглядом и стал менее интенсивно трястись. Похоже святой дух, наполнявший стоящий позади него храм, начал оказывать на несчастного свое благотворное воздействие.
Встретившиеся мужчины тепло поприветствовали друг друга, и оборванец, отметив это, закрыл глаза, как бы внимая проливающейся на него милости небес. До него долетел ясно различимый голландский говор того, кто был в широкополой шляпе. Но вдруг говорившие перешли на неведомый наушнику язык, и ему, бедняге, ничего не оставалось, как снова начать трястись, в который раз отказываясь от ниспосланного ему божественного исцеления. Все же, как ни крути, а святой дух, в отличие от настоятеля собора, на даст тебе за труды скорбные полдюжины мелких деньжат и не накормит вечером наваристой, жирной похлебкой…
– Господин королевский советник, – тихо спросил тот, что был в модной шляпе, – вы полагаете, этот оборванец наушничает?
– Я полагаю, – так же на греческом ответил Томас Мор, – здесь, в Йорке, не наушничают только бездомные псы, да и то потому, что они не умеют говорить, а кроме того, их нещадно истребляют, дабы эти твари не принесли какой-нибудь заразы на Шэмблз20. Вы же знаете наши порядки: Тюдоры предпочитают держать одну руку на шее подданных, а другую у них в кармане.
– Осторожнее, мой друг, – тут же тихо заметил собеседник, – сами же говорили, у всего вокруг есть уши.
Уполномоченный королем руководитель «огораживающих» комиссий едва заметно улыбнулся.
– Вряд ли, – заметил он, – «уши» Йорка понимают греческий язык. Но я ценю вашу осторожность, мой дорогой Эразм.
– Я предпочитаю, – поглядывая из-за плеча Томаса на трясущегося нищего, уточнил господин в шляпе, – чтобы друзья, как и прежде, называли меня Праэт. В самом деле, что дурного в имени моего древнего рода Герхардс?
– О! – с улыбкой прихватил его за широкий рукав Мор. – Прошу прощения, мой дорогой Праэт. Дело в том, что Эразм Роттердамский – это еще и дань уважения вашим личным заслугам.
– Стоит ли говорить, Томас, что заслуги в наше время, как дорогая карета – каждого из нас она везет, пока везет, а стоит ей свалиться с моста в реку, и уже никто не рвется тебя спасать. Так уж устроен мир, что, пока ты карабкаешься наверх, ты окружен льстецами, но стоит только оступиться и начать падать, как в тебя полетят камни, пущенные бывшими друзьями и соратниками.