– Давай же, трусиха, – крикнула Вера из-за спины и проскользнула внутрь под моей рукой.
От неожиданности я отпустила ручку, и дверь захлопнулась. Я быстро открыла ее и вошла. На меня обрушился гомон голосов – в управлении, которое я помнила пустым, темным и гулким, днем было полно людей. На первом этаже почти до двери тянулся хвост очереди в паспортный стол. Продравшись сквозь него и не отвечая на вопросы, в какой я кабинет и почему лезу без очереди, я поднялась на второй этаж. Здесь хлопали двери кабинетов, полицейские в форме и без проходили мимо с бумагами, задевая меня. На скамейке ожидали вызова трое ханыг. Я заглянула в кабинет, который раньше занимал Леня. Он сидел на своем прежнем месте. Обернулся, увидел меня.
– Заходи.
Я вошла и присела на свободный уголок кушетки, стоявшей у двери. Вся она была завалена стопками дел.
– Ниче не видел. Ниче писать не буду, – бубнил ханурик у Лениного стола.
Леня цокнул, пощелкал по клавиатуре одним пальцем. Зажужжал принтер, выбрасывая напечатанный лист. Леня поставил подпись и всучил лист собеседнику. Тот читал бумагу, поднеся к самым глазам.
– Эй, начальник, мы так не догова…
– Иди, иди, – сказал ему Леня не глядя.
Ханурик быстро, как ящерица, соскользнул со стула. Я знала эти движения бывалого заключенного. На охоте отец был таким же. Мужчина вышел в коридор, обдав меня запахами перегара и немытого тела.
– Идемте, Александра Валерьевна.
Леня взял со стола листок бумаги, постелил его на стул и жестом указал на него.
Я села.
– Сейчас буду задавать вопросы. Отвечай коротко и по делу. Поняла?
Я кивнула.
– Давно знали потерпевшую?
– Дружили с детства.
– Когда последний раз видели ее живой?
Я назвала дату.
– Опишите тот вечер подробнее.
– Она зашла за мной в одиннадцать. Мы пошли на крышу малосемейки посмотреть на пожар.
– Видели кого-нибудь по пути?
– Да, но никого знакомого. И наверху перед лифтом какие-то подростки, тоже незнакомые. Потом были наверху. Потом вернулись домой.
– В котором часу?
– Не знаю.
– Видели, как она вошла в дом?
– Нет. Мы попрощались во дворе, она отправилась к себе, я – к себе.
– Но вы не видели, как она входила в подъезд?
Я задумалась и отрицательно покачала головой.
– Какие-то странности, что-то необычное? Говорила ли она о самоубийстве?
– Нет, не говорила. Только я…
– Что? – рука Лени, державшая карандаш, вздрогнула.