– Полинка, сбирайся домой, хватит по людям скитаться! А с тобой, Прасковья Никитична, за доброту я рассчитаюсь. Только лихом не поминай. Сам себя не помню, сердце окаменело. Вот что я, чертяка, наделал! А эта пигалица малая вмиг растопила каменное сердце мое. Прими благодарность, Прасковья Никитична, и за все прости.
И рассчитался сполна. До ноябрьских крышу перекрыл, стены поднял, печь переложил, ветхий забор заменил. И печатью своей знаменитой поставил весной на окна ставни с затейливыми голубыми наличниками, красоты необыкновенной. Этих наличников месяцами добивались поселенцы станицы с татарским названием Маканча, где жили Долины. Честью было иметь такие наличники от самого мастера Матвея Евграфовича Долина.
А Борис появился вскоре. Был он высок, скроен ладно. Шапка пушистых курчавых волос и иссиня-черные горчаковской породы казацкие глаза не могли оставить девчат Маканчи равнодушными. Но было в нем что-то нерадостное и даже печальное. Словно какое-то клеймо. Смысла этого знака Катя тогда понять не могла, любила она старшего брата до одури, защищала его и во всем оправдывала. Катя все сделала, чтобы брат вернулся к Полинке. По пятам за ним ходила, убеждала, говорила о семье, как о ячейке общества, ведь именно этому учили их на собраниях в медицинском училище. О голубоглазой дочке – будущей надежде советской родины говорила ему Катя, чтобы сердце его, ставшее куском льда, оттаяло.
И Борис вернулся. Правда, ненадолго. И не на радость Полинке Долиной, хоть она и поменяла фамилию на Горчакову.
Эх, молодость! Сколько ошибок, сколько потерь! За надеждами, за мечтами и не заметишь, как красивая свежая молодость превращается в живой труп. Ходишь, дышишь, ешь, трудишься, страдаешь… Неужто, это и есть жизнь – дар Божий? Откуда же тогда страдания? Болезни? Одиночество в душе стылой?
А ведь старик Долин упреждал дочь: «Если чего и надо беречь, так это честь смолоду, чтобы не сожалеть потом о содеянных грехах. Чтобы стыдно тебе не было ни за одно слово тобой произнесенное. Ни за один поступок».
Любовь дочери мастер в расчет не принимал, блажью считал маету и слезы, которые она лила по Борису.
Борис не проявлял к семье и подрастающей дочери ни любви, ни особого интереса. И даже когда встречал жену с дочерью в городе, смотрел сквозь Лору, как сквозь стекло, как сквозь воду. Полину этот взгляд пугал, а Лору злил.