Ранним октябрьским утром поезд «Москва-Кострома», попыхивая паровозным дымком и подрагивая вагонными сочленениями, чинно остановился под внушительным транспарантом, или, как теперь говорят, баннером «Добро пожаловать в город Кострома!».
Красивое здание городского вокзала, привокзальная площадь, неспешно просыпающийся городской околоток очаровали меня тихой, благочестивой красотой. Вглядываясь в вековые торговые ряды, старые купеческие улочки и вертлявые, стоптанные переулки, я всюду реально ощущал присутствие «зеркала русской души» Александра Николаевича Островского. Вот Александр Николаевич присел на парапет костромской пристани, вот он смотрит через Волгу на Ипатьевский монастырь. Да-да, тот самый знаменитый Ипатьевский монастырь, воздух которого ещё хранит дробь копыт кобылицы татарского мурзы Чечета. А сквозь стены Троицкого собора лучатся дивные фрески искусного изографа Гурия Никитина!
До позднего вечера я бродил по городу в сердечном упоении русской чистотой и святостью. Заночевал в простой дешёвой гостинице на дальних улицах. А наутро вышел из города и, как трубадур, глядя только вперёд, направился из Костромской области в Ивановскую.
Плотный перечень услуг городского сервиса закрывает от нас щедрую и естественную доброту окружающего мира! Только выпорхнув из мегаполиса и выдавив из души рабский страх горожанина перед одиночеством тела, мы приобретаем то, о чём Бог давным-давно позаботился. И тогда нас посещает вдохновенная радость от пульсирующей плави звёздного неба или пьянящего аромата свежескошенного сена. В такие минуты душа распрямляется, дыхание становится ровным и спокойным. Это не пережить, воображая вечерами на кухне ту или иную литературу. В плотном пространстве «натурального» Бога надо оказаться и немного пожить, соскребая с тела родимые пятна городского сервиса.
Весь первый день я шёл полем, в километре от воды. Солнце, как путеводная звезда, сверкало передо мной, заливая мягким осенним светом дорогу. Октябрь в Поволжье умеренно теплый. Однако ночью температура заметно падает. Поэтому, как только стемнело, я зарылся в душистый стог прелого сена и уснул, разглядывая звёзды. Около полуночи проснулся от холода и почувствовал, как из глубины стога сочится мягкое приветливое тепло. Я стал разгребать сено и вдруг отдёрнул руку, невольно вскрикнув от боли. Мои пальцы буквально плавились и шипели от страшного ожога! Так я разрешил первую традиционную непонятку горожанина: почему самовозгораются по осени стога? Применив известное народное средство к обожжённому участку кожи, я осторожно выровнял теплоотдачу моего временного жилища и крепко уснул до самого утра.