За одним столом - страница 34

Шрифт
Интервал


Ту тетрадку возила с собой во все свои поездки, тогда еще, правда, немногочисленные. В 1994 году отправилась с ней в командировку в Эрфурт – сопровождала выставку из Музея театра Образцова, где я тогда работала. Когда вернулась в Москву, вдруг не обнаружила своей терракотовой тетради с Экклезиастом и очень огорчилась. Искала ее по всем шкафам и полкам, даже в театре перерыла все ящики с вернувшимися музейными экспонатами. Могла ведь случайно запихнуть туда тетрадку, когда паковала. Все напрасно – не нашла. Но через пару месяцев увидела ее дома в книжном шкафу – стояла себе преспокойно на полочке среди разных книг… Вот чудеса!

Все эти приключения с книгой Шломо аМэлех вспомнила в 1995 году, когда начала записывать второй текст на неизвестном языке. Текст этот назывался Хабора – Радость, и начинался он словами: Сит рабаИ шлоhамА цАрим от монА – Так говорит Шломо, царивший на Земле.

Такие странные метки иногда расставляет жизнь. А может, мое настойчивое любопытство к Экклезиасту и притянуло этот новый текст Шломо…

Дедушки-Учителя. Фрейд

Фрейда во времена моей юности в СССР не издавали, его можно было читать только в самиздатских перепечатках, что я и делала. Фрейд оказался не только великим Учителем, он сразу стал и врачом, который лечил своими текстами. Самый строй его неспешных профессорски-обстоятельных разборов приводил в парадоксальное состояние напряженного покоя, а их содержание заставляло снова и снова пересматривать события и отношения собственной жизни с более отвлеченных позиций. В процессе чтения его книг ушли многие мои комплексы и страхи. В свете Фрейда по-новому открылись люди вообще и совершенно конкретные персонажи моей текущей жизни. Его квартира в Вене не дала почти ничего, зато его дом на Мерисфилд в Лондоне произвел впечатление настолько сильное, что позже вызвал сновидение, о котором стоит рассказать.

Мне снилось, что я лежу на каком-то тюфяке в прихожей фрейдовского дома на Мерисфилд под лестницей, ведущей на второй этаж. Лежу и не могу пошевелиться от слабости. Тем не менее, каким-то образом я вижу все, что происходит в доме на всех этажах. Фрейд уже старый и больной. У него рак, он умирает, он пережил вторжение фашистов в Вену, потерял часть семьи в еврейском гетто. Сейчас он угрюмо бродит по дому. Домочадцы стараются не попадаться ему на глаза, тихо выскальзывая из комнат, в которые он входит. Фрейду нестерпимо блуждать по этому дому, так и не ставшему своим, ему нестерпимо блуждать в собственных мыслях. Ему хочется уйти. Он вдруг решительно берет авоську и собирается в магазин. (Так я это видела в том сне, и во сне это не казалось смешным.)