– Ты непохожа на других нянек, Полина, – задумчиво произнес Лев Арнольдович, не обращая на детей никакого внимания. – У нас за последнюю четверть века десять постоянных работниц сменилось. В основном это были деревенские девицы, полуграмотные. У тебя на войне тоже нормальной школы быть не могло. Ты хоть книгу в руках держала?
– Я сама пишу, – вырвалось у меня.
– А что ты пишешь?!
– С девяти лет дневники веду. В Грозном статьи писала, работала журналистом в газетах. В институте училась только на отлично, сейчас в университет перевелась…
– А что в юные годы читала? – помрачнел Лев Арнольдович.
– Льва Толстого, Василя Быкова, Ремарка, Томаса Манна, Карлоса Кастанеду.
– На кой черт тебе это?! – раздосадованно спросил он.
– Чтобы знать.
– Такой няньки у нас еще не было…
– Самообразование – великое благо.
– В твоем случае чтение приводит к ненужным мечтам и делает человека несчастным.
– Вы так думаете?
Лев Арнольдович нахмурился и дал наставление:
– Твое дело – за детьми смотреть, дом убирать, кошкам лоток чистить, а книги – это так, блажь. Оставь это другим, кому по судьбе предписано, кто литературные институты кончал. Ты работать приехала. Работы много.
В мои обязанности также входило по утрам собирать Христофора в школу. Просыпаясь, он начинал истошно орать, визжать, плеваться, стучал ногами по стене и упорно продолжал лежать.
– Показывай ему повиновение, Полина, ласково проси, – требовала Марфа Кондратьевна.
– Мы одеваем его лежа! – инструктировал Лев Арнольдович. – Ни в коем случае не возражай ему! Пусть думает, что он король. Так и есть! Надевай на него штаны и футболку, пока он лежит!
Девятилетний Христофор не скрывал удовольствия от подобного расклада, он рьяно колотил меня ногами и руками, и все, чего мне действительно хотелось, – это взять его за шиворот, отвести в ванную комнату и умыть холодной водой.
– Мы воспитываем Христофора в истинно христианском духе! – заверяла, блаженно улыбаясь, Марфа Кондратьевна, собирая сумки в дальнюю поездку.
– Идиоты! – шепнула Зулай, которой перепал от второклассника нехилый пинок. – Они вырастили наглого барчука без стыда и совести! В Чечне такого бы выпороли как следует, и этот чертенок стал бы как шелковый!
Я не могла не согласиться с землячкой, зная наши суровые традиции. Но здесь, в Москве, все было иначе.