Опять же, сука-луна.
Ухмыляется, мельтешит промеж подошв напомаженным флюсом.
Б… беда.
На передовую политрук угодил с недавней продуктовой оказией. Без приказа, без назначения. Зато с самозабвенным штабным напутствием вдохновить сынов родины на «героический подвиг».
Отчизна знала, кого посылать, но, увы, то, что действовало и давалось играючи на лакированном сытом паркете, здесь, по колено в грязи, почти не работало. Призывы, девизы, «Родина вас не забудет!..» Ослепшим в боях это было без надобности. Существуя на ощупь между койкой и смертью… просто проснуться – уже повод для ордена.
Кисельков это видел, Кисельков это знал. Задницей чувствовал: вот она – жопа. Да ещё этот бравый вояка посреди ночи.
Внезапно на смену хлюпкому небу под ногами пришёл деревянный настил. То ли домишко, то ли блиндаж: перекрытия, балки… в кромешной тьме что-то больно ткнуло по рёбрам.
– Постойте здесь, – басовито предупредил Петренко и зашуршал по карманам.
Чиркнула спичка, затрещала, подпаливая свечной огарок, и два напряжённых лица, вырванных из темноты, встретились взглядами. С минуту тихо, без слов, словно принюхиваясь, и наконец майор выдохнул:
– Эх, Лёнька, Лёнька, бесполезно всё это. Каждый день. День за днём. Не работают твои проповеди. Хоть убей – никак не работают.
Кисельков словно оцепенел, оглушённый нежданной фамильярностью. Чего-чего, а подобного поворота он точно не ждал. Тем временем Петренко продолжил:
– До тебя люди были… не случилось, не справились. Теперь вот… та же херня. Тоска зелёная. Здесь. Беспросветная. Если б в битву, если б действительно бой… Глаза в глаза… А так… С кем воюем – уже два года не видел. Гниём по окопам. Телом, душою… Кабы не водка… Но даже с водкой половина потерь – суицидники. В рапортах не ищи, там – всё как положено. Считай, так, политинформация.
Капля воска скатилась по пальцам майора, и тот отвлёкся, соображая, куда бы пристроить свечу.
Вроде подходящая пауза, чтобы собраться с мыслями, жаль, подробных инструкций для таких случаев не предусматривалось. Действовать по обстоятельствам… И единственное, что сумел политрук, нащупывая рукоять револьвера, так это прикинуть, что расстрел за измену торопить рановато. Хотя какой же ты, в качель, командир, если вот так о своих же?
– Полагаю, это не всё, за чем вы меня пригласили, – качнул головой Кисельков. Слова прозвучали нарочито официально, и в какой-то момент ему показалось, что губы майора скривились в ухмылке.