Ива подполз к кровати и упал на нее, закрыв голову подушкой. Он скреб стену, пока Савва за дверью бросался на зеркало. Все тело дрожало, ноги било судорогой, живот скручивало. Ива стал медленно дышать, когда услышал, что звуки прекратились и хлопнула соседняя дверь. Он протер ладонью холодный влажный лоб, провел ею по всему лицу и остановился на нервно дергающихся губах. Он даже не ощутил наплыва безобразия в голове, у него не было ни единой мысли, кроме одной: добраться до шкафа. Он неуклюже поднялся на ноги, ощущая сильную слабость, как после бега, и подошел к столу.
Письмо, обернутое в красную ткань с распустившимися концами, лежало на самом дне ящика, защищенное книгами и тетрадями. Бумага пошла волнами, но посередине ясно читалось: «Письмо первое, Ивану». Ива дрожащими пальцами рванул бумагу, и на руки выпал черный сложенный лист, на котором было написано белыми чернилами: «Иван, мой друг, мой товарищ и последователь…». Убористым, плавным почерком следовали строки, написанные близко друг к другу. Ива заскользил взглядом по буквам…
Иван, мой друг, мой товарищ и последователь! Должно быть, ты прочтешь это письмо не скоро, хотя я просил тебя сделать иначе. Я не смею винить тебя, ибо сегодня ты – прокурор. В этих письмах я изложу тебе целую историю, историю болезни Саввы, историю, прежде всего, болезни моей. Сперва я задумывал эти письма как некую повесть, но, боюсь, достичь конечной цели мне не удастся. Я не ищу прощения за совершенные грехи, не ищу и жалости; я нуждаюсь лишь в твоем честном слове, которое ты сдержишь, даже когда прочтешь эти страницы. Мне необходимо, чтобы ты понял произошедшее, ибо мой разум уже не в моей власти. Я не знаю, существует ли лекарство, но оно должно быть найдено тобой. Очисти его, погрузи в целебный родник, исповедуй грехи.
Ты знаешь, поначалу мы не ладили, даже, смею сказать, враждовали. Но это, как я понял лишь впоследствии, исходило лишь из меня, из моей жажды обладать Саввой. Мне мнилось, будто ты и сам пытаешься взяться за Савву, пытаешься украсть его у меня. Да, я смешон. Признаю. Но в миг отчаяния и горя я обратился именно к тебе, упал именно к твоим ногам. Полагаю, душа моя разглядела в тебе истинную чистоту, в которой нуждалась, и сроднилась с нею, когда как разум мой, властный и жадный, встал на дыбы. Впрочем… впрочем, история эта не о нас с тобою, хотя и ты поневоле оказался вплетенным в нее, а обо мне и Савве.