В то яркое утро он в приподнятом настроении спешил по делу в действительности настолько ничтожному, что ему вполне хватило бы полчаса, чтобы с ним управиться. Город, с чертами сонными и пухлыми, не поспевал за ним, и сизое марево, побочный продукт лунного бдения, отступало в глубину прохладных его расщелин, теснимое юной жарой. Шалый воздух родом из спальни Венеры кружил голову, требуя шутовского облачения для внезапно пробудившегося любовного куража. Он подошел к перекрестку и встал, ожидая зеленого дозволения. Перед ним, наполняя пересохшее русло грохотом, катились железные булыжники авто. Перелистывая иллюстрации улицы, он отпустил взгляд на волю и тут же заметил ее.
Пшюточки, шмакрочки, пунсики, трушечки – как-то так определял он про себя этот тип девушек. Их главный признак: невзрачная свежесть. Есть у них несколько юных лет, чтобы добыть себе подобие счастья, а потом жизнь пойдет их топтать, как беззащитные неяркие цветочки, на которые ей и наступить-то не жалко. В секунду он впитал ее бесхитростную внешность – маленькую безликую фигурку с невыразительным личиком, обрамленным жиденькими волосами. Но голые до плеч руки с шоколадным оттенком были в меру тонки и матово свежи, и когда она повернула вдруг голову в его сторону, на шее у нее образовались две складочки – такие неуместные на упругой коже и такие трогательно любопытные. Возникли, улыбнулись и пропали. Они—то и решили дело. С ним вдруг случился приступ альтруизма – ему нестерпимо захотелось наполнить это негодное для счастья существо упоением страсти, иллюзией нужности, обманом совершенства.
Сначала она никак не могла понять, чего от нее хочет этот красавчик, кидала в него испуганные взгляды, ускоряла шаг, но где же огорошенной и нескладной коротышке убежать от городского лотерейного счастья. Поняв, наконец, что он желает всего лишь номер телефона, дала его, скорее оттого, чтобы быстрее отвязаться, как если бы он был ненормальный. Три дня он донимал ее звонками, пока не принудил к встрече. Она пришла, перед этим добившись с помощью женских средств личного совершенства – жалкая, трогательно испуганная, почти на грани истерики, готовая бежать при первых же признаках подвоха, но он в два счета разогнал ее страхи, откопал, обтер и водрузил на пьедестал ее самомнение, внушил осторожную надежду, заставил смеяться. Ведь первое, чему удивляются молодые организмы, приобретя способность удивляться – в какой смешной мир они попали. Должны пройти годы, чтобы им стало не до смеха. Но пока что ей было девятнадцать и двадцать пять – ему.