Слово произнесено.
И разливаются по кружкам вино,
бедовка или пиво: "За Деригону!"
И не важно, кто сидит за столом:
пираты или вояки, контрабандисты или разведчики, торговцы или
богатые путешественники, ветераны странствий по Герметикону или
безусые юнцы - не важно. Важно то, что у тех, кто на Деригоне
бывал, щемит сердце, а у остальных горят глаза.
"За Деригону, братья-цепари! За самый
красивый мир Герметикона!"
И никто и никогда во время таких
разговоров не вспоминал Заграту, потому что местная ночь показалась
бы знающему цепарю заурядной, если не сказать - примитивной. Одна
луна и россыпь звезд, что может быть проще? А сегодня даже такой
картинки не было: небо затянули низкие облака, и загратийская ночь
потеряла даже минимальную выразительность. Простая темная ночь,
замечательное время для темных дел. Настолько замечательное, что
хоть в рамочку его вставляй, как образцовое.
- Двадцать лиг, - простонал синьор
Кишкус и в отчаянии вцепился пальцами в жидкие волосы. - Всего
двадцать лиг не доехали! Всего!
Несчастный винодел уставился на
Вебера с такой надеждой, словно Феликс пообещал обернуться Добрым
Праведником, и чудесным образом решить возникшие проблемы.
- Двадцать лиг!
- Я видел указатель, синьор, -
предельно вежливо отозвался Вебер. - И уверяю вас, что двадцать лиг
- это мало. Можно сказать, мы уже в Альбурге, и беспокоиться не о
чем.
- Это же Северный тракт, - взвизгнул
Кишкус. - Северный! Вы что, вчера родились? Мы в диких лесах, и
лишь святой Альстер знает, сколько вокруг бандитов! - Он умолк,
опасливо прислушиваясь к царящей за стенками фургона тишине, после
чего воззвал к судьбе: - Ну, почему? Почему это должно было
случиться именно со мной и именно сейчас?
- Потому что вы меня не послушали,
синьор, - спокойно ответил Вебер.
- Да! Феликс, почему я вас не
послушал? Почему?
Винодел заломил руки.
- Потому что ты упертый баран,
Соломон, - прошипела синьора Кишкус. - Потому что если уж платишь
бамбальеро сто пятьдесят цехинов, нужно слушать их советы!
Внутри фургона было темно и душно:
едва грузовик остановился, Феликс приказал закрыть оба окошка
железными ставнями и погасить фонарь. К тому же воняло бензином,
запас которого хранился за металлической перегородкой, и нервными
выбросами напуганного Кишкуса. Все вместе создавало омерзительную
атмосферу, как нельзя хорошо подходящую для злобной ругани.