– А что это изменит?
– То-то и оно. А скажите, Шевцов, отчего все пять наличных представительниц женского пола – повариха, прачка и медсестра с санитарками – глазки вам строят? Вы словом заветным владеете? Поделитесь.
– Никак нет. Не поделюсь.
– Скопидомничате? От боевых товарищей утаиваете? На что вам столько?
– Побойтесь Бога, господин штабс-капитан: я женат.
– Мы все женаты. Здесь это почти не в счет.
– Вспомнил: заговор знаю. Но слова позабыл.
– Так я и думал.
– Вы лучше разъясните, господин штабс-капитан: вчера часовые донесли, что обнаружили группу туземцев с верблюдами, нарушителей границы. Перемещались по нашей территории. Их не задержали.
– Ну и?
– А как же неприкосновенность границы? Ведь там, должно быть, контрабанда?
– Вы еще очень наивны, Шевцов. Туркменские и афганские племена шастают туда-сюда, как им вздумается. Разве уследишь? Мы здесь исключительно для противостояния крупным афгано-британским походам. Застолбить территорию, так сказать. Вы еще новичок, а многие из нас в Русско-японской отметились. Вон господин Калугин и в японском плену побывал. Правда, Калугин?
Офицеры помолчали.
– А позвольте поинтересоваться, Калугин: правда ли, что у японцев вас засыпали революционными газетами и агитировали за свержение самодержавия? Вербовали на японского доносчика?
Господин Калугин молча пожевал губами, отведя глаза.
Штабс-капитан Ворохов почесал спину о лафет:
– Мы здесь, почитай, все ссыльные – за политическую неблагонадежность. А вы здесь зачем, Шевцов?
– Будем считать, в добровольной ссылке.
– Любовная история? Смерти ищете?
– Господа, тревожные новости! – отрывая голову от свежеприсланной газеты, взволнованно заговорил поручик Вишневский, – в Москве совершена попытка революционного переворота! Строят баррикады, есть вооруженные столкновения.
Офицеры, подскочив, сгрудились над газетой.
– Вот черт! А мы торчим на окраине Вселенной!
От ворот крепости со всех ног бежал солдат в побелевшей от просохшего пота гимнастерке:
– Разрешите обратиться, ваше высокоблагородие! Атакован пограничный кавалерийский разъезд!
– Кто?!
– Похоже, афганская конница.
– Не к добру британские советники в форт наведывались. Господа, поднимайте взводы! – закричал капитан, – Где чертовы артиллеристы? Савельев – бегом в капонир!
* * *
На несколько дней подряд гарнизон безвылазно засел в казармах: наружу невозможно было и носу показать, даже по нужде. С верховьев Аму-Дарьи добрался до Кушки кара-буран, безжалостная песочная буря, именуемая в народе «афганцем». Учения прекратили, сняли часовых, загнали вьючный скот в укрытия, запаслись водой. Песчаная дрянь набивалась во всевозможные щели, в орудия, в глаза и под воротники выскакивающих на минуту людей. Покидая казарму, покрывали платками лица и обвязывались канатами. Шквальными порывами вихрь испытывал на прочность стены и кровли; заунывным воем ветра – нервы людей, неизвестно зачем поселившихся в Богом забытой местности на окраине Российской Империи. Солдаты и офицеры изнывали от безделья – чистили оружие, чинили шинели и мундиры, выводили вшей, писали письма, вольнодумничали, перемывая кости правительству, с хрустом давили наползающих пауков и бесконечно валялись в кроватях. Старшие и младшие чины часами паслись в офицерской, дуясь в карты и упражняясь в шахматах. Питались сухим пайком. Воду использовали строго по необходимости.