Глеб снимал и записывал всё подряд. Нанокамера обладала гигантской памятью и умопомрачительной разрешающей способностью. Она была прикреплена к его груди и выглядела, как капелька росы, совершенно не привлекая внимания любопытствующих глаз.
Монах не спеша прошёл ещё несколько десятков шагов, не забывая поглядывать вверх. Сюрприз от ночного горшка ему был бы ни к чему.
Неожиданно, ему перегородил дорогу солидный господин. Это был человек средних лет с лихо закрученными усами, щегольской бородкой, круглым брюшком и внушительной рапирой на боку. Его сытое лицо светилось подобострастием. Сразу было видно, что он трепетно относился к слугам божиим.
– Святой отец, простите меня, раба божьего, за то, что отвлекаю вас от высоких помыслов.
Тут же, торопливо представился:
– Я, Педро Падос, начальник местной тюрьмы.
Глеб остановился, и неохотно буркнул из-под капюшона:
– Слушаю тебя, сын мой.
– В моей тюрьме содержится очень опасная преступница. Надобно исповедать, и сделать отпущение грехов, этой заблудшей овце из стада божия, перед тем, как душа её пройдёт очищение огнём. А к справедливому очищению огнём грешной души её, милосердно приговорила святая инквизиция.
Угодливо заглянул в глаза Глебу.
– Не могли бы вы, отец мой, совершить сие таинство?
Святой отец полюбопытствовал:
– Кто она, сын мой?
Дон Педро оживился:
– Она ведьма, отец мой. Матёрая ведьма! Даром, что эта фурия совсем молодая.
Бойко указал перстом в сторону городской площади.
– На площади уже полным ходом идёт подготовка к очищению её заблудшей души.
Молитвенно сложил руки.
– Я рад за грешницу. Скоро душа её предстанет перед господом, чистой и светлой, как у ангела!
Площадь монаха не интересовала. Его интересовала, приговорённая к сожжению, несчастная девушка.
– Сколько ей лет?
– Восемнадцать, отец мой.
Монах иронично усмехнулся.
– Действительно, очень матёрая преступница.
Посмотрел прямо в маленькие, маслянистые глазки главного тюремщика.
– В чём вина её?
Дон Педро поднял глаза к небу.
– О, на её душе тяжкий грех.
– Какой?
– Она лечила людей разным зельем!
– Ну?
– И люди выздоравливали!
Монах, неожиданно для тюремщика, спросил:
– Что же в этом плохого?
Тюремщик удивлённо посмотрел на божьего слугу.
– Как это, что плохого? Святые отцы учат, что людей надо лечить смирением и словом божьим. Остальное – от лукавого. Господь сам решает, кого оставить на земле, а кого взять к себе, на небо.