В глазах одинокого Алексея не было видно ничего, кроме отражения тротуара проспекта – ни горестной печали, ни детской радости; просто каменное, скованное тяжелыми мыслями, лицо, которое не могло смутить ничего, что находилось вокруг. В глазах молодого человека всё терялось за пеленой густого питерского тумана, который словно дым, окутывал его душу, и чёрными думами селился в его голове. Он шёл прямо по бульвару, смотря только вперёд. Его походка была подобна императорской, а по одежде, которую он носил, можно было подумать, что он и есть монарх. Его белый мундир, офицерская фуражка и белоснежные зубы сверкали от лучей тусклого Солнца Петербурга, выделяя его из серой толпы грустных лиц и подчёркивая его статус. Но пейзаж бульвара заслуживал внимания Филатова. Солнце играло в догонялки с облаками – типичная для Петербурга погода, прекрасные лица и платья местных дам, и музыка, которая доносилась до ушей, гуляющих в тот момент. Её играли, приезжие в Россию по работе, французы и голландцы. Иностранных музыкантов любили здесь сильно. Казалось будто скрипач из Монреаля, Роттердама или Бордо играет куда лучше, чем калужский, воронежский или курский. У аристократичных девушек на одно слово «Шампань» ухо заострялось вниманием. Конечно, ведь там готовят, известные на весь мир, игристые вины. В общем, столица вроде русская, но русской речи слышно всё меньше. Конечно, ведь мода рождается в Европе, и всем русским интересно ощутить себя в новой роли европейца. Но всё-таки столица хороша! Здесь и балы, и вальсы, и злато, и искусство, и наследие культуры, и Пушкин здесь, и даже белый парус виден в море. Прекрасный вид жизни Петербурга, который бы восхитил каждого гостя, но для Филатова это было не больше, чем просто рутина. Французы играли с душой, показывая свой нрав и свой энергичный и интимный менталитет народа. Они играли так виртуозно, что кажется, что они были рождены со смычками в руках. Тем временем, наш герой докурил папиросу и допил свою чашку кофе. Тут на его лице блеснула улыбка, и он изменился в лице – стал радостен, надумал зайти в кафе, где работал его сослуживец, и по совместительству, друг, Денис Павлович Щукин.
Щукин же являлся полной противоположностью Филатова. Мне было непонятно, что же заставляло их быть вместе, да и стать лучшими друзьями. Он был типичным меланхоликом: тем, о ком не пишут много слов и не посвящают романы. Самый обыкновенный дворянин. Он был довольно полный, с вьющимися волосами, и по характеру был малость зажат и скромен. Работал кельнером, а также и хозяином здешнего места. Оно ему досталось в наследство от деда, Степана Щукина, который при царе Павле стал владельцем самого крупного, на тот момент, заведения Санкт-Петербурга. И тут внутри темного зала раздался свет с улицы: Алексей, распахнув двери, с приподнятым подбородком, наглой ухмылкой и быстрым шагом, вошёл внутрь трапезной Дениса Павловича, и крикнул на всю кофейню: “А вот и я, мой друг! Чего ж стоишь, как не родной, обними меня скорее! Давно ведь не виделись спустя годы службы,” Когда он вошёл внутрь, то услышал вторую Сюиту Бизе, которую играл приезжий из Лилля в Петербург, французский скрипач Орье, Алексей возмутился и яростно сказал: “Прекратите играть французов! Вы в России, господа, так и слушайте русскую музыку! Сыграйте лучше Чайковского!”