В это время уже росло и укреплялось поселение на противоположном берегу Волхова немного выше по течению, на мысочке, образованном впадающей в Волхов речкой Ладожкой. Это-то поселение и называется Ладога. Что от чего произошло – название поселения от названия реки или название реки от названия поселения – неизвестно.
Мы идём туда, к устью Ладожки. Ближе всего к нам, на холме – белый, как сахарная голова, храм Иоанна Предтечи с пятью зелёными куполами и шпилем колокольни. Это единственная действующая церковь Старой Ладоги[4], сооружение XIII–XVII веков, и при этом не в меньшей степени творение её недавнего настоятеля, отца Евстафия.
Старая Ладога, Предтеченская церковь
Отец Евстафий – колоритная личность, большой оригинал и в настоящем смысле слова подвижник. Говорят, что когда-то он учился на философском факультете ЛГУ. Потом ушёл в монахи. В начале девяностых взял безнадёжный староладожский приход. Безнадёжный потому, что верующих в Старой Ладоге, кроме нескольких бабушек, не было: был музей и были жители «сто первого километра». И ещё потому, что храм, хоть и числился памятником под охраной государства, выглядел настоящей руиной. Помню ещё с семидесятых годов, как стоял он с покосившимися куполами, без крестов, опутанный, как паутиной, сетью поседевших от времени строительных лесов.
В середине девяностых я приезжал к отцу Евстафию со своими учениками, старшеклассниками, довольно большой группой. Евстафий поселил нас прямо в церкви, в трапезной, сорганизовав в одном её углу широкий настил из досок. Тогда церковь уже действовала – правда, только маленький придел. Но приход уже сложился, жизнь в храме и вокруг кипела строительством, шевелилась. Стены трапезной были недавно расписаны. Как раз над нашим лежбищем помещалась фреска «Тайная вечеря». За столом благочестиво склоняются Христос и апостолы, а Иуда – с западного, дальнего от алтаря края сидит, воровато отворотясь, прижимая к сердцу мешочек с деньгами. Ещё чуть западнее к стенке примыкает печка, и за печкой изображён бесёнок: чёрно-красными угольными глазёнками он гипнотизирует Иуду и подманивает к себе чёрной лапой.
Напротив этой поучительной фрески в углу стоял (может быть, до сих пор стоит) предмет не вполне церковный: старинное пианино. Три вечера, что мы провели в гостях у Предтеченской церкви, наша девушка играла на нём Шопена и Свиридова. И отец Евстафий в своей монашеской мантии, с длинными, ниже плеч, волосами и худым подвижническим лицом, приходил, садился, слушал, склонившись точно так же, как апостолы на фреске.