Инспектор[4], проходя по фронту, сам их вынимал, и на месте же чинил расправу и строгое взыскание с виновных. Живо помню тогдашние вахт-парады! Нижние чины в пехоте носили зеленые мундиры прусского покроя, с долгими полами, схваченными на крючек, и подбоем из красной или белой каразеи; по цвету воротника и обшлагов; галстух узенький, шляпы треугольные[5] с кокардами и оторочкой из белой тесьмы, волоса под пудрой с пуклями и длинною косою, панталоны белаго сукна, и вместо сапог башмаки и штиблеты; портупею и перевязь белые, патронные сумы из черной лакированной кожи с Императорским гербом, и на плечах телячий ранец на белых кожаных помочах, – все было пригнато щегольски, в обхват: солдатские тесаки и ружья были тяжелые, с широким штыком. Унтер-офицеры носили галуны с двухсажешиыми алебардами и тростью подле тесака. Офицерские мундиры были того же покроя, долгополые, с коротким воротником и длинным лифом; к ним присоединялись серебряный шарф, серебряный знак на груди, треугольная шляпа без оторочки и эспонтон в руках; начальник полка, баталионные командиры и адъютанты ездили на куцых лошадях: весь этот наряд несколько походил па крестоносцев средних веков, и имел вид картинный, по-тогдашнему пленительный. Часто я, разиня рот, восхищался русским строем, и грустил, что запрещали последовать непреодолимому влечению вступить в ряды солдат. На инспекторских смотрах, особенно во время прохождения корпусов через Киев, на сборные пункты под Чернигов, я день в день, с утра до вечера, торчал на площадях, и с завистью смотрел на служивую молодежь; прибывшие из Италии и того более волновали кровь; многие из офицеров имели по два или по три креста; в Повало-Швейковском Полку[6] офицеры все до одного были с орденами. Толпившийся кругом меня народ, любуясь и благословляя русскую рать, бормотал промеж себя: «Что, сударики наши идут на новую драку, куда-то за море Каспию..» Это приводило меня в отчаяние до того, что мне хотелось бежать из Губернского Правления в первый ближайший полк. Секретарь Заковтобский, которому поручено было от моей матери наблюдение за мною, узнав о моей привязанности к воинской регуле и частых отлучках при проходе войск, арестовал меня на целую неделю. Вдруг смерть Императора Павла поразила всех до глубины души! Заковтобский, не знаю почему, как-то сделался смелее, грозил, что арестует меня на месяц, и рассказал о моей воинской страсти советникам Ергольскому и Пражевскому, которые однако ко мне благоволили.