Мара задумалась, обычно она играла резво, но в этот раз не торопилась, и ей повезло. За стеной, в соседней комнате, полоснуло звоном множества осколков – стекла и мата – задвигались стулья, кто-то заблеял козлом, а через секунду что-то, скорее всего, шкаф, грохнулось со всей дури об пол. Там пили по-взрослому.
– Жорик опять не оригинален, – Мара никак не решалась, выбирая между червой и козырем, оттого и тянула время.
– А значит «Stargazer» врубят, – вздохнул Вик. – Кондиция, похоже, та.
– Мля-я, – протянул Сева. – Достался сосед по блоку, вся общага пьёт, но этот…
– Наверно, туалет заблюют… или ванну, – Вику понравилось вздыхать.
Среди них находился четвёртый, он не играл, он пил пиво и курил, так вот, этот четвёртый вышел из комнаты, оставив открытой дверь свою, и, постучав (излишний выпендрёж), пнул ногой дверь соседскую:
– Прекратите шум или я буду жаловаться в деканат по работе с иностранными студентами, – лихо заученной скороговоркой, на выдохе и без пауз.
– Ганс, не переживай, всё нормуль, – Жора говорил не агрессивно. – Ну, собрались ребята, выпили…
Ганс вернулся в комнату, закрыл дверь и, немного помедлив, констатировал:
– Ну там и насрано, но они собираются расходиться.
Ганс – иностранец, а их в финансовой академии (для лёгкости пусть она останется институтом) водилось предостаточно (на любой вкус и цвет), поэтому существовал специальный деканат. Русским Ганс владел отменно, а национальность носил монгольскую, собственно, и звали его не Гансом, а Ганзориком, Ганс – это так, для внутреннего пользования. При внешней круглолицей безразличности Ганс был чрезвычайно занят, он, сквозь табачный дым, наблюдал за Марой. Ему, сидящему слева от неё (на краешке койки, чтобы дотянуться до пепельницы), всё больше доставались полуулыбки и полуогорчения (вид в профиль) – это изводило, хотелось обратить на себя внимание, добиться поворота головы и видеть красивое притягивающее лицо полностью. А больше того, хотелось оказаться рядом, якобы интересуясь игрой, что в порядке вещей, и разочек-другой прикоснуться к её руке, или плечу, или (совсем фантастично) щеке – совершенно случайно, совершенно невинно, но множество барьеров, порождённых воспитанием и принятым образом жизни, не позволяют и никогда не позволят этого сделать.
– Марочка, не вернуться ли нам к игре, – нежно промурлыкал Сева, а Ганс от досады чуть не сломал зуб о горлышко бутылки.