Но вот только не «проходило». С месяц уж как вернулся-то, а спал по-прежнему в амбаре. И осунулся Иван еще больше, цвет лица землистый какой-то стал. Бородой неряшливой зарос. Неживой словно. Мать уже беспокоиться начала, пыталась отвлечь. Да никак. Сын только отмахивался. Между тем мужики потихоньку потянулись с войны. Пару раз приятели заявились к нему, так он не выходил. Те и приходить перестали, покумекав и решив, что Ваня умом тронулся от горя-то.
Мать чуть сон вовсе не потеряла. От смерти жены, ей не меньше полюбившейся, она уже оправилась. И то верно – раз смиренна да добра была, то Господь ей на небе покой даст. Потому-то она, мать-то, убиваться кончила, но лишь на время. Теперь вот за сына боится, что ж с ним будет?
Соседкам, подле родника встречавшимся, жаловалась не раз, ведь вон, какое дело: с войны только приехал, ему бы радоваться, да он с ума сходит. Ну померла Лукерья, что ж теперь поделаешь. Не ровен час пойдет куда-нибудь на Феклин Угол или на Марфину Яму, да с горя и утопится. Тут уж точно ему покоя не видать на Том Свете, коль самоубийством жизнь оборвет.
А еще ж люди-то место на Проне возьмут, да и прозовут Ивановой пучиной, аль еще как, вот уж и ей самой, матери-то, спокойной жизни со здоровым сном не видать, как кто-нибудь из соседских поминать энто место будет. Да еще навыдумают баек об энтом
случае: народ-то у нас на байки скорый. Или того хуже – поговорки да пословицы в ход пойдут, дескать: «Ты с ней, ну как Иван с Лукерьей!», «Сам же себе любовь губишь, потом спать не сможешь – Иваново твое горе!» И в том же духе. Вот история-то!
О-ох.
И это еще полбеды. Так он, коль утопится, покойником заложным станет. Тем, значит, кто раньше срока положенного помер. Такие, по поверьям народным, в русалок да леших превращаются. Шастают, ежели лешие, по ночам, или в омуте, коли русалки, каких бедолаг ждут и в пучину утаскивают. Вот страсть-то. От этих мыслей невеселых матери совсем нехорошо становилось. Соседи их с Иваном только жалели, а подсобить ничем и не могли.
А как-то вот ночью мать вышла на терраску – не спалось ей, и кошка, словно надурь, размяукалась; да услыхала мать голос в амбаре. Подошла, слышит, сын ее разговаривает с кем-то. Чуть кувшин с молоком не выронила – показалось ей, будто между предложениями все «Лукерьюшка» да «Лукерьюшка