Ариен беспомощно смотрит на меня. Это все моя вина. Я обещала защитить его. Я ощущаю горячий порыв страха и ярости. Протискиваюсь между ними, пока не оказываюсь прямо напротив монстра. Потертые носки моих ботинок против его начищенных.
– Наша мама – художница. Это пятна от краски.
Он холодно смотрит на меня сверху вниз. Он красив, но что-то с ним не так. Что-то приторное, словно сладко-горький запах сахара на кухне прошлой ночью. Между шнурками воротника его рубашки на его шее виднеется что-то темное. Я с ужасом наблюдаю, как все вены на его шее становятся ярче, проступая под кожей словно полосы чернил.
Затем я моргаю, и все, что я видела – все, что я думала, что видела, – исчезает.
Рот монстра изгибается в слабой улыбке.
– Мне жаль.
Ничего ему не жаль.
– Очевидно, я ошибся.
Все, что я хочу сделать, это схватить Ариена и убежать, но я заставляю себя оставаться на месте. Я сжимаю пальцы в кулак.
– Так и есть.
Он грубо снимает перчатки и бросает их на землю к ногам Ариена:
– Не потеряй.
Он уходит, не бросив ни на кого из нас ни единого взгляда. Его недавно обнаженные руки глубоко засунуты в карманы плаща.
Ариен наклоняется, чтобы поднять перчатки, и быстро натягивает их. Как бы долго я ни смотрела на него, он не смотрит на меня в ответ. Вместе мы идем через площадь, чтобы присоединиться к толпе, собравшейся у алтаря. Мы становимся на колени и упираемся руками в землю.
– Ариен, – бормочу я. – Днем, в лесу…
– Пожалуйста, забудь об этом. О лесе. О побеге.
Он поворачивается лицом к иконе, к золотым свечам.
– Обо всем.
Мы начинаем петь летнюю молитву. Я закрываю глаза и вдавливаю пальцы в землю. Когда меня заливает свет, я пытаюсь погрузиться в тепло и песню. Но все, о чем я могу думать, это то, что сейчас в этом мире не может быть места, где мой брат был бы в безопасности.