– Жан-Пьер! Жан-Пьер! – скандировали мальчишки в школьном дворе.
– Прекратите сейчас же!
– Валентин!.. – при появлении строгого смотрителя за порядком дети, как голуби от неожиданно налетевшего коршуна, разлетелись в разные стороны двора. Лишь мальчик лет одиннадцати, крепкого телосложения, с горящими ярко-голубыми глазами, остался на месте, наступив правой ногой на поверженного соперника, который необдуманно кинул вызов хозяину двора.
– Ах, это опять вы? Сейчас же отпустите его, уберите ногу, слышите?
Но мальчишка словно давал любоваться собой всем, кто только что от голоса смотрителя Сурвиена сбежал и забился в один из углов просторного школьного двора на улице Винь. Когда его победа была всеми замечена, победитель милостиво убрал ногу со спины несчастного и протянул ему руку. Новичок, который думал нахрапом завоевать место под солнцем, немного поразмыслив, принял предложенную руку и встал на ноги.
– Вы оба сейчас же к директору! А вам, месье Мартан, это даром не пройдёт.
Жан-Пьеру не хотелось идти на урок пения после взбучки, какую он получил от мадам директрисы. Часы сверх уроков, которые он получил в наказание, его не беспокоили, пострадать за правое дело он всегда был готов, но вот терпеть потом несправедливую ругань не желал, да ещё и маме всё передадут и так вывернут, что он будет выглядеть чуть ли не злодеем.
Вот с такими мыслями он подошёл к дверям дома на улице Луи Бойли. Он взялся было за массивную латунную ручку деревянных ворот, подумал немного и зашагал в сторону Булонского леса. У него не было настроения идти на урок к мадам Лилит и петь там «Разгляди на своём пути». Ему и так было тошно на душе.
Через каких-нибудь десять минут он оказался на берегу озера, где они часто гуляли с мамой по выходным. Жан-Пьер вспомнил удивительное приключение мамы, о котором она часто ему рассказывала. «Вот бы и мне попасть к Рудольфу или даже к Пер-Ноэлю», – подумал он. Хотя мальчик уже был в том возрасте, когда ребята перестают верить в Рождество и начинают всему искать рациональное объяснение, Жан-Пьер всё же хранил мамину историю в своём сердце, не позволяя себе мыслей, способных поставить под сомнение её правдивость. Раньше он делился этой историей со своими товарищами, но по мере того как они взрослели, ребята всё меньше восхищались описанными событиями и всё больше посмеивались над наивностью их друга. Вот тогда-то и стал Жан-Пьер подтверждать истинность своих рассказов тумаками. С тех пор его товарищи разделились на две группы. Одни откровенно не принимали его истории, и Жан-Пьер не упускал случая их задирать. Другие же на словах признавали её правдивость, чтобы не потерять дружбу мальчишки, с которым мечтали дружить все. Но и они между собой нет-нет да и посмеивались над его наивностью. Ведь и им в детстве родители рассказывали всякие небылицы, в которые те так же безоговорочно верили, но ведь пришла пора повзрослеть, а их друг упорно не хотел взрослеть.