– Наша семья вскоре породнится с родом Каэно[7], только и всего.
– Вот как? – поднимает бровь воин. – Пленные ашесы – это, стало быть, свадебный подарок дружественной стороне?
– И будущей царице Римериана.
– Я воюю за тебя, а ты женишь Нааяра на одной из них, на пепельной?!
Лицо неподвижно, но как горят глаза! Сын даже не пытается скрыть гнев и раздражение. Да какое там!
Владыке показалось или на миг огонь во всех пристенных лампадах и в самом деле вспыхнул ярче?
Сейчас Тансиар действительно похож на язык пламени – порывистый, яркий, обжигающе-острый. Ему неприятен этот разговор, он хочет побыстрее покончить с ним и вернуться к своим солдатам. Среди них ему явно комфортнее и привычнее, чем в своей собственной семье.
– Это вопрос решенный. – Пришлось изменить тон с покровительственного на приказной. – И мы больше не будем к нему возвращаться. Их союз принесет мир между нашими народами и раз и навсегда покончит с бесконечной враждой.
– Этот брак принесет лишь новую войну, – возразил Альентэ, – еще более кровавую, чем прежде. Каэно – первые в ряду наших врагов. И никакое родство это не исправит.
– Предоставь решать это мне, – поставил точку в вопросе Владыка, не преминув отметить, как потемнели глаза сына. Это была их фамильная черта: в гневе глаза у мужчин их рода всегда становились черными.
– И ты решишь, Владыка, но воевать будут другие…
– Солдаты давали клятву, и, когда придет время, ты поведешь их в бой. Кстати, тебя не было на последнем Совете. Ты можешь объяснить, почему?
Нааяр всегда высиживал положенное время, а Тансиар отлынивал. И если вдруг какие-то сверхъестественные силы и еще более сверхъестественные обстоятельства все-таки принуждали его присутствовать, на Чиаро было больно смотреть: сын то зевал, то потягивался, то считал птиц за окном, а когда прислужницы приносили еду, стрелял глазами в их сторону.
– Эссельс – скука смертная. – На лице воина показались скука и досада. – Вынести его могут либо старые, закаленные опытом притории, либо явные бездельники, что иногда бывает одним и тем же. Совет – это твое дело, отец. А мое дело – война. Ты приказываешь, я исполняю. Что ж, мой Эдэр, – церемонно поклонился полководец, как будто внезапно потеряв всякий интерес к разговору. – Здесь я больше ничем тебе помочь не могу. Ты отпускаешь меня?