– Со временем все именно так и происходит, – прервал он, провокационно коснувшись взглядом.
– Время откровенно насмехается над нами… – бросила я в сердцах.
– … а мы все стремимся его обогнать.
«И обгоняем. Время от времени», – подумала я, не сводя с него глаз. По сравнению со скоростью мыслей, уносящихся в прошлое, даже скорость света – ничто. Стоит ли говорить о том, что свой максимум она достигает, двигаясь в обратном направлении, при условии, что ей есть куда возвращаться.
– Я никогда не спрашивала, хотя интерес всегда был не шуточный, – вновь заговорила я, изучая глазами его руки. – Почему из всех своих жизненных возможностей, всех своих талантов ты предпочел именно гонки?
– Скорость. – Сухо ответил он, спустя тягучую паузу. – Хотя к чему это позерство, – ничего я не выбирал.
– Ты мог бы заниматься, чем угодно – оружие, ювелирка… – продолжила я с легким напором в голосе. – Люди твоего склада преуспевают во всем, к чему прикасаются, и чаще всего потому, что довольно быстро теряют интерес к деньгам, как предмету борьбы. Хотя борются они всю жизнь, и, как правило, сами с собой.
– Ты сама себе только что ответила, – улыбнулся он. – Скорость. Возможность контролировать ее. Возможность управлять тем, что, по сути, контролю не поддается. Но с ней можно найти компромисс, с ней можно договорить. На ней можно договориться с собой.
– Покажи мне того, кто способен быстро и правильно принять решение, и всякий раз я покажу тебе победителя, – медленно проговорила я, упираясь взглядом в пространство перед собой, – в не продолжительной гонке, где главным призом является… жизнь.
– Почему ты не реализовываешь данный тебе дар? – бросила я, поднимая на него глаза с новым посылом.
– Кем данный? – слегка ошарашенный, встрепенулся он.
– Не важно, кем, – я пожала плечами, усилив напор чуть большим давлением в голосе. – Богом, Буддой, Аллахом… Папой римским, наконец. Что ты несешь просто фактом своего существования? Почему ты все же остался жив?
– Я жив, потому что у меня растет дочь и есть люди, которые от меня зависят, – с легким раздражением парировал он. – Это в двадцать пять у всех есть талант и одаренность, на пятом десятке отыскать его куда сложнее. Основополагающим желанием жить все чаще выступает ответственность.
– Иными словами: у меня интересный вид деятельности, приличный заработок, мои знания и умения достаточно востребованы, я пользуюсь интересом у женщин и весьма доволен собой, но… Только вот в этом "но" все и кроется. Из-за него все твои слова воспринимаются, как отговорки. Ты пытаешься жить, не оглядываясь и не вспоминая, но ни секунды не упустишь, чтоб не сопоставить сиюминутный момент, с тем, как это было или могло быть раньше. Отсюда все это бесформенное позерство и выставление себя шутом гороховым, готовым стебаться над всеми, в том числе над собой. Будто все это так – смеха ради. Все это неправдоподобно: эти чашки на столе, эта улица, этот вечер и час. Они неправдоподобны, как и все твои отрывки воспоминаний, затонувшие в годах, вроде и живые, но все же мертвые, знакомые, но беспредельно чужие, фосфоресцирующие в мозгу, словно из другой жизни, прошлой, на другой планете… А на этой, – так, – сплошной бардак и неуправляемый хаос. Только этот неуправляемый хаос, этот бардак и есть жизнь. Вопрос лишь в том, какова твоя роль в этом хаосе? Кто есть ты в нем, коль по-прежнему оставили на сцене? Это непросто. И переждать в буфете не получится. Но все же стоит того, чтобы разочек пройтись по тексту, хотя бы ради того, чтоб предотвратить пьяные мужские разговоры о том, как повзрослевшая дочь не признает и не перезванивает.