С курьерской службой все то же самое. Услуги заказывались и оплачивались через интернет – выйти на заказчика нельзя, даже если Фортуна улыбнется во все свои тридцать два зуба. Технологии, мать их…
Не могу сказать, что уж очень сильно надеялась на заветную «ниточку», благодаря которой смогу распутать весь этот жуткий клубок. И все же, тот факт, что я так и осталась в тупике, расстроил пуще прежнего.
От глаз Вани это не ускользнуло, он поспешил утешить. Я заверила его, что это пустяки, и сам вопрос не столь важен, чтобы о нем сильно беспокоиться. Одним словом, женское любопытство и ничего больше. Казалось, он поверил.
Больше мы к этой теме не возвращались. Последующие пару часов провели в приятной и веселой болтовне. Все вроде бы вернулось на свои места, я уже спешила радоваться.
Но в какой-то миг поймала Ванин взгляд и похолодела. Такими глазами смотрят не друзья – враги. Он тут же спрятал его за приветливой улыбкой и очередной прибауткой.
Я старалась делать вид, что ничего не заметила. Не знаю, получилось ли. Но когда Ваня ушел, вздохнула с облегчением.
Прибираясь на кухне после ужина, волей-неволей погрузилась в воспоминания. Странно, как иногда самые простые вещи могут вызывать столько чувств. Еще и таких разных.
Я вертела в руках обертку от покупных пельменей и знала, что вкуснее тех, что готовила тетка, в жизни больше не встретится. Не будем мы больше сидеть вместе на кухне.
Никто не станет больше спасать меня от меня же самой.
Мне не нравилось в ней абсолютно все. Манера одеваться, говорить, резать хлеб и наливать чай – все это раздражало. Я могла разозлиться от одного лишь ее слова, к примеру, о погоде, а брошенный в мою сторону взгляд и вовсе выводил из себя.
Поначалу я просто старалась держаться от нее подальше – запереться в комнате и не видеть. Будто мы и не живем теперь вместе. А потом, будто черт в меня вселился, я стала делать все, абсолютно все, наперекор ей. Мне доставляло какое-то извращенное удовольствие видеть, как она переживает за меня, знать, что не спит ночами, а иногда даже плачет. И плевать я хотела, что почти все из того, что я творила тогда, претило мне самой.
А она все терпела, даже не ругалась. Лишь с укором, а иногда с непомерными состраданием и нежностью, смотрела на меня и молчала. За этот взгляд я начинала ее ненавидеть. Однако это отвратительное чувство было ничем по сравнению с тем, как я относилась к самой себе.