Сначала Нея была смущена – сидеть перед всеми, на подушках, почти на сцене, было неловко, но попав в пленительный и таинственный свет театральных рамп, почувствовав странный запах другого мира, она быстро забыла о неудобстве, а только с нетерпеливым детским восторгом ожидала начало представления.
В первом же действии она перестала быть зрителем, она забыла, что все это происходит в театре. Там на сцене происходило нечто гораздо больше спектакля, выше, чем обыденная жизнь – искусство.
Еще один мелодичный аккорд гитары призвал к вниманию, и свет в зале погас. И тут раздались звуки музыки. Невидимый оркестр начал колдовать с инструментами, извлекая с их помощью души слушателей, которые теперь парили над телами, где-то под расписным сводом, плененные этими звуками, томящиеся, но полные неизъяснимого наслаждения самим своим томлением. Мелодия закрадывалась внутрь и овладевала всем существом. Нея, к своему стыду, не знала этого произведения и, слыша его впервые, была ошеломлена. Звучала «Casta diva» Беллини. Исполнял ее хор, глубокие вибрирующие голоса, контральто, без слов, очень просто, строго, грустно, и неимоверно точно передавали всеобъемлющую вселенскую тоску. На сцене появилось неяркое сияние, и медленно, среди расползающегося легкого тумана, оно начало изменятся, внутри его возникла тень, и вот уже тень приобрела ясные контуры, тонких ветвей, похожих на вытянутые слабые руки, ветви выросли в куст, куст превратился в дерево, дерево продолжало расти, пока не стало сильным и большим, почти огромным. Когда пение хора достигло апогея, Нея увидела, как ветви раздвинулись особым образом, образуя крест… Распятие! И вдруг оно осветилось таинственным светом. Оно не было пустым! На кресте страдал прекрасный молодой бог. В лице распятого, поднявшего голову в последнем вздохе, она узнала Виктора. А хор, оплакивающий его муки и смерть, вдруг стал виден, это были коленопреклоненные ангелы. Они отстрадали вместе с богом и вслед за ним вознеслись, буквально воспарили над происходящим на невидимых канатах, их крылья трепетали, и воздухе пронеслось нежное дуновение, словно последний вздох умершего, или первый вздох воскресшего бога.
Нея, как и весь зал, судя по молчанию, и прорвавшимся вслед за ним аплодисментами, была так потрясена первым актом, что остальное действо едва ли поместилось в ее заполненную восторгом память. Она снова и снова слышала музыку, видела страдание на лице бога и ангелов, переходящее в искусство. Она переживала его и свою боль, и вся прежняя жизнь перед лицом этих страданий казалась ей теперь ничем.