Ты всё так же избегаешь моего общества в своей постели, не подпуская к пьедесталу даже коленопреклонённого: я не поднимался. Ты наслаждаешься собой—я покорно стою за дверью, преступно приникая слухом к щели у самого пола—из тишины комнаты, вместе с холодом зимнего воздуха доносится фраза: «Ничего хорошего»… Я многое ещё помню…
***
Слабый свет нежного розового солнца сочился сквозь мутное стекло памяти, пучками паутины ложился на грязный пол деревянного подъезда и, багровея, медленно стекал по ступенькам. Опасно тихий вечер, словно насытившийся хищник, с наслаждением сцеживал кровь из моего подвешенного над городом сердца на асфальт, откуда живительную влагу слизывала беззубая тьма. Я бился в истерике, наблюдая ужасающее спокойствие величественного заката, облачённого в золото и устрашающий пурпур, и, молча докуривая сигарету, рыдал, снося острые, словно лезвие бритвы, прикосновения ветра к сухой коже щёк, кричал, вслушиваясь в шорох тлеющего табака. Я хотел было обернуться на Голос, схватить за Руку, заключить в объятиях ушедший апрель, в полный голос сказать: «Я люблю тебя!», но эхо моего одинокого молчания достигало слуха быстрее, чем успевали разомкнуться губы—и руки безнадёжно бороздили пустоту. Прошлый апрель растворился в воздухе, каждой молекулой, подобно иглам впиваясь в тело, светлыми кадрами воспоминаний слился с последовавшими месяцами в одну ленту запрещённого кино, превратился в сияющую пыль, витавшую над пальцами и отравлявшую дыхание составом тяжёлых металлов. Я хотел Дышать—и благодарно вдыхал цианид…
Начало—зародыш коды. Цвет мирового эфира—серый. Смерть—триумф жизни над человеком.
Наконец, розовый свет потёк по щекам, искажая лицо. Шёл восьмой день апреля от начала конца…
***
Танец, полный безумной нежности, невыразимой кротости и оглушительно-безнадёжной любви крутил мелодию в истерзанном сознании, словно первые шедевры кинематографа, повторяя мгновение за мгновением минуты, в которых руки обвивали её талию. Это было залитое духом романтики сумасшествие финальной стадии, уже разложившее память на «до» и «после», исказившее восприятие и вывернувшее прошлое на изнанку. Он задыхался в ароматах новой весны, с замиранием сердца ожидал мрачного лета и, теряя суть в золотой пыли драгоценных воспоминаний, забывал о собственном существовании. Он растворялся в солёных водах печали, пуская по венам густой, приторно-сладкий яд, и, отсутствуя во времени, медленно истязал себя: обнажая каждую эмоцию, сдирая кожу с чувств, один за другим вырывая нервы.