Вечером в доме Руагора было полно народа, большой ложенный камнем очаг протяжённостью во весь зал пылал вовсю, играя отсветами на щитах и оружии, развешанном на стенах. А меж двух рядов резных столбов, упирающихся в крышу, по обе стороны от очага были выставлены лавки и столы, ломящиеся от дымящихся яств: дичи да рыбы и, конечно, мёда.
Все места были заняты хирдманами и ближниками ярла, а те, кому не хватило места, устроились по углам или же вовсе на улице, где с лёгкой руки вождя были выставлены большущие чаны с пивом. Сам же ярл в красной суконной рубахе сидел на возвышении в противоположном от двери конце зала, за его спиной стояли два особых невысоких столба, в коих обитали души предков хранителей. По правую руку от Руагора на кресле сидел Хорт, даже на празднестве на расставшийся со своей медвежьей накидкой, а по левую – Аникен с малышом, одетая тоже по случаю в длинное белое платье со множеством украшений: золотые серьги, ожерелье чистого янтаря, на руках усеянные каменьями перстни. Не осталось и следа от той заплаканной женщины, теперь это воистину была кюна – что одеждой, что поведением: чистый, гордый взор, высоко поднятый подбородок. Малыш же, несмотря на гомон и шум празднества, вёл себя на удивление спокойно, с интересом глядя на происходящее вокруг него. А посмотреть было на что, слуги сбивались с ног, разнося хмельное. Кто-то смеялся, кто-то затевал песнь, из рук в руки передавались рога, спорили, хвастались, перекрикивали друг друга. Вспыхивали хмельные ссоры, и тогда спорщики выходили на улицу помериться силами и вскоре возвращались, как правило, вдвоём, сильно помятые, но довольные. Десятки раз звучали тосты за здравие ярла и его внука. Но вот настал момент, когда поднялся сам Руагор, держа в руке полный до краёв кубок, оправленный в серебро. В зале воцарилась тишина.
– Спасибо вам, други, – молвил ярл, и зал тут же взорвался одобрительными возгласами. – Сегодня радостный вечер, и я рад, что вы все со мной, но есть дело, которое я и без того долго откладывал, подойди, Сольвейг.
Растерянная, тоже нарядно одетая Хортдоттир неуверенно поднялась из-за ближайшего к креслу вождя стола, где сидела с матерью, и подошла, вопросительно посмотрев на ярла. Обернувшись к одноглазому, Руагор хитро подмигнул другу, обратившись затем к Сольвейг.