– Ты будущий Рембрандт!
– Ну уж конечно, – я рассмеялся.
– Кстати мальчики с фермы сейчас в чести, твоя непосредственность может сыграть тебе на руку. Да и твои живописные пейзажи – настоящие шедевры, без слез смотреть на них просто невозможно.
Я саркастично ахнул.
– Не лучший комплимент в адрес моих работ!
– Ты понял меня, – кокетливо сощурившись, проронила она.
– Да, Милли. Ты всегда крайне точна в своих сентенциях.
Мы продолжили есть, пока ей снова не пришла в голову мысль.
– Мне бы хотелось, чтобы ты стал великим.
– Ну еще бы. Мне кажется, ты собираешь свою собственную коллекцию великих друзей.
– Нет, ты иной случай, Пит! Я знаю тебя, сколько себя помню. Ты всегда был не такой, как прочие. Ты особенный. И талантливый! Неужели ты сам не хочешь встать на пьедестал успеха?
Я поражался, как мартини способно обогатить лексикон всего за какие-то пять минут.
– Милли, я хочу успеха. Хочу разбогатеть, быть признанным. Я за этим и приехал в Лондон! Но все эти ненавистные ухабы, которые нужно преодолеть убивают мой запал. Будем надеяться, что все это временно! И уже следующим летом мы будем чествовать мистера Брауна – художника, затмившего всю старую школу живописи!
Мы подняли бокалы и чокнулись, смакуя момент. Хотя, конечно, меня пугала реальность. Я вынужден был жить у Милли, работать в месте, которое заранее презирал, и наскребать средства на жизнь. Я хотел всего и сразу. Но какая-то часть меня принимала безысходность моего положения – в конце концов, каждому художнику нужно пройти определенный путь, чтобы приблизиться к славе. Да и в принципе – любому человеку, какому бы искусству он ни служил.
Я не стал предаваться апатии, а наоборот обратился к той стороне медали, которая меня стимулировала. Во мне горела страсть, я жаждал жить и творить. И даже если нужно пожертвовать комфортом на некоторое время, я всецело готов.
Встреча с мистером Ноулзом была назначена на обеденное время. Он ждал меня в вестибюле отеля, в ресторане которого обычно трапезничал. Это был приземистый, краснощекий, лысеющий и совершенно одиозный мужчина. Ему явно перевалило за пятый десяток, он беспрерывно курил и кашлял, а его брови плясали и вздрагивали, когда в разговор вплетались мои реплики. Он кивал, заедая жаркое горячим хлебом, а я не знал, куда себя деть.