– Священники и монахи изучают труды древних мудрецов. Они знают лучше, чем я.
– Не верю.
– Очень трудно решить, во что верить, лютик.
– Если бы я была врачом, делала бы только то, что помогает.
Эдмунд, не слушая, пристальнее всмотрелся в жену, подался вперед, сунул руку под одеяло и положил ладонь Розе на грудь, прямо под сердце. Его большая кисть образовала на одеяле бугорок. Он негромко хмыкнул, затем прижал руку крепче. Несколько мгновений отец не шевелился, потом закрыл глаза.
Не отнимая руки, он стал заваливаться вперед, пока не очутился на коленях, словно погруженный в молитву, пока не уперся высоким лбом в бедро мамы.
Керис поняла, что он плачет. Ничего страшнее девочка в жизни не видела; это было куда хуже, чем убийство того человека в лесу. Дети плачут, женщины плачут, могут плакать даже слабые и беспомощные мужчины, но отец не плакал никогда. У нее было такое чувство, что миру пришел конец.
Нужно чем-то помочь. Девочка выпустила мамину холодную неподвижную руку на одеяло, вернулась к себе и потрясла за плечо спящую Элис.
– Вставай! – Сестра не двинулась. – Вставай, папа плачет.
Сестра села в кровати.
– Не может быть.
– Вставай же!
Элис слезла с кровати. Керис взяла сестру за руку, и обе девочки пошли в мамину комнату. Отец стоял, глядя на застывшее лицо на подушке, лицо его было мокрым от слез. Элис в ужасе уставилась на него. Керис прошептала:
– Я же тебе говорила.
С другой стороны кровати стояла тетка Петранилла. Эдмунд заметил девочек, отступил от кровати, подошел к ним, обнял и притянул к себе.
– Ваша мама отошла к ангелам. Молитесь за ее душу.
– Будьте славными девочками, – добавила Петранилла. – Отныне я буду вашей мамой.
Керис утерла слезы и, вскинув голову, посмотрела на тетку.
– Нет, не будешь.