Возбуждение, вызванное коротким использованием дара, сошло на нет, и пульсация в голове стала нестерпимой. Внутри черепа шагала тысяча солдат. Чеканя каждый шаг, напевая скабрезные куплеты и презирая законы физики, которые тем не менее должны были в итоге взять свое. Если голову разорвет от резонанса, наконец исчезнут тяжелые сны.
Сабуров жестом предложил ей пройти вперед. Он наблюдал за ней, как за экзотическим зверьком, который, разозлившись, может и укусить. Без страха – но с разумной осторожностью.
Приподняв подол платья, Екатерина взошла в вагон и направилась к купе. Голос Сабурова настиг ее, когда она уже открыла дверь:
– Доброй ночи, Екатерина Елизаровна!
Она хотела ответить, но голову сдавил очередной спазм. Ввалившись в купе, она захлопнула за собой дверь и едва успела добраться до туалета, как ее бурно вырвало.
Через четверть часа, когда в желудке наконец ничего не осталось, головная боль отступила. Екатерина добралась до дивана и прижала голову к стеклу. Внизу, под колесами поезда, копошилась непроглядная темнота, а сверху плыло ярко-синее бархатное ночное небо, звездное вдалеке от городов. Десять суток пути поезд ненадолго вырывался из темноты на солнечный свет, как дельфин из воды, чтобы потом снова погрузиться в ночь.
Перестук колес изменил тон, сделался звонким и гулким. Поезд въехал на мост, замелькали металлические арки, расчертили небесный купол цвета берлинской лазури.
Мостов на КВЖД было больше двухсот: каменные, металлические, исполинские, через реки Сунгари, Хуанхэ, Тайцзы, Дунляохэ, Элин… Мосты завораживали. Пугали.
Сегодня вечером спор в вагоне-салоне начался с очередного моста – то есть ни с чего, как это обычно и бывает в долгом путешествии, когда пассажиры уже неплохо знают друг друга и страдают от тоски.
В окнах мелькали фермы моста. Екатерина поглаживала подлокотники кресла и рассеянно наблюдала за салоном. Книгу она оставила в купе.
Чаевская Анастасия Владимировна, дама в возрасте, с немалым состоянием, кустистыми бровями и любовью к коньяку, прикрыла пергаментные веки и перекрестилась. Увидев это, белокурая барышня в темно-лиловом вроде бы себе под нос, но излишне громко произнесла:
– Темные века!
– Что вы себе позволяете, Мария Лионовна?! – Чаевская поджала тонкие губы.
Мария Лионовна Бринер была умна, очаровательна и уже не раз демонстрировала спутникам современные взгляды. В сопровождении менее яркой компаньонки Елены Андреевны она направлялась к отцу-банкиру в Харбин, где собиралась работать учительницей.