***
…как мне льстило! Казалось мне, ну, точно я – та!
Ты – на поле сраженья, а я тебе – стрелы, колчан.
Ты коня запрягаешь, а я подаю хомута
и броню очищаю, где раны нанёс ятаган.
Открываю ворота. Крещу. И чего-то шепчу.
А потом догоняю. Молю, чтоб остался со мной.
И – себя я кидаю под ноги твои, как свечу
восковую, дрожащую. Слёзы легли пеленой.
Постепенно, по капле входил бы мне в сердце рассвет,
города бы втекали твои, купола и мосты.
Да, я та, что ждала тебя множество, тысячи лет.
До себя. До рожденья. В ребре оставалась, где ты.
Мне казалось, я – то, что тебе было нужно сейчас.
И всегда. Помнишь, там на Волхонке московской есть храм?
Там такой золочёный, дубовый огромнейший Спас!
Мне казалось, и что ещё надобно, радостным, нам?
Мне не надо ни злата, ни серебра. Это смешно
что-то требовать, что-то просить у тебя, мол, купи.
Вот представь: Пенелопа прядёт по утрам полотно,
по ночам распускает с двенадцати и до шести!
Мне казалось, казалось… наивная, как ни крути.
Говорила – не слышал. Звонила – вне доступа. Вне
абонента и зон, и углов. Лишь полсвета в горсти,
но уже обосененно. Листья кружат в тишине.
Слишком много придумала. Слишком высок постамент,
на который сама же тебя вознесла без хлопот,
целовала стопы. Но один не учла я момент.
Я не та, я не та. Ну, а ты, мой единственный – тот!
***
Слово в начале было. Струилось.
Слово свивалось, как бабочка в кокон.
Билось. Как в бубен. В исчадье и стылость.
Слово за слово, как око за око.
Фраза за фразой, гласной, негласной.
Общий фундамент –
святой, праславянский.
Слово – оно архитектор и мастер,
каменщик, плотник, глашатай и пастырь,
кружев орнамент.
Сжальтесь, молю я! Я слово рожаю.
Я пуповину отсекла, отгрызла:
слово вначале на поле, на ржави,
в лоне отчизны!
В лоне вселенной молочные реки,
светлые слёзы, что сжаты до слова.
Нет его в птице – оно в человеке,
нет его в звере, чья поступь песцова,
в дереве, в пластике, в кости тигровой.
Слово царёво. Оно кумачово.
Слово пудово, тесово, толково.
Слово терново!
Душу оно до крови искололо.
И из груди, еженощно сгорая,
вновь возникая, как феникс из пепла,
рваные крылья от края до края
крепнут.
Старше всех стран, всех племён и созвездий,
но кукушонком, где осыпь, где яма
падает, крошится, рвётся о бездну:
«Мама!»
Слово щитом на воротах Царьграда,
взмывом алеющим русского флага,