В итоге девушка заявила на суде, что это я злодей, что именно я пытался её обесчестить, а Марк Автономьев со своими друзьями лишь пришли к ней на помощь.
Её слова и стали решающими в определении виновника в том закуточном пространстве на стройплощадке. В добавление ко всему имелся и пострадавший от удара трубой – присутствовавший в зале юноша, слегка скособоченный, ещё не совсем оправившийся ко дню судебного заседания.
Свою роль сыграли и показания полицейских, очутившихся в тот злополучный вечер на месте происшествия, одним из которых был младший сержант Ерманков; это он ударом пистолета остановил подсудимого, когда тот гнался за другом Марка, молодым человеком по фамилии Рыскунов.
Ещё Ерманков сказал, будто видел, как трое парней буквально стаскивали меня с девчонки, кричавшей о помощи, и как я ударил обрезком трубы одного из них.
При этих его словах по залу судебного заседания прокатились гул возмущения и возгласы с требованием в полной мере наказать преступника. Разумеется, лыком в строку лег и инцидент в следственном изоляторе, в котором я опять был показан опасным для общества неукротимым живорезом.
Когда мне дали слово, я обратился к Зайцевой, мол, что же ты делаешь со мной своей неправдой, ведь не будь моего вмешательства, ещё неизвестно, что с тобой бы стало; не исключено, что и жизнь твоя закончилась бы в том строительном закутке.
В ответ девушка потупила глазки и покраснела, но от лжесвидетельства не отказалась.
Наконец судья Митюкова холодным механическим голосом и с отчётливо выраженным сладострастием на лице зачитала приговор.
Помимо попытки изнасилования мне вменяли в вину зверское избиение несовершеннолетнего Марка Автономьева с тяжкими последствиями для его здоровья, а также нападение на полицейских в следственном изоляторе.
И вот решающие слова жрицы Фемиды: пятнадцать лет лишения свободы с отбыванием наказания в колонии строгого режима.
С моей стороны на судебном заседании присутствовали моя мать и Тамара. Всё время разбирательства они держались рядом. Когда судья зачитывала свой текст, я не отрывал от них глаз. Услышав, сколько мне дали, мать побледнела и едва устояла на ногах.
– Я знаю, что мой сын невиновен, – сказала она в наступившем безмолвии; ни слезинки, однако, не показалось на её глазах, все душевные переживания она держала в себе.