- Как же так, Катя, как же так?! – китайским
болванчиком раскачивалась из стороны в сторону Наталья.
В то, что произошло непоправимое, Михаил поверил
сразу. Интуиция, обливающаяся кровью душа, если хотите, твердили,
что шуткой здесь не пахнет. Слишком жестокий розыгрыш для местных
реалий, да и не подходил никто на роль шутников. Только ощутив боль
утраты понимаешь, что все семейные неурядицы и невысказанные
претензии, и обиды – это мелочь, недостойная внимания.
- Боярин, ты чего? – Николай непонимающе
попинывал костюм Кати Фурцевой. – Что за хрень, Боярин?
- Заткнись! – шикнул Михаил
С трудом взяв себя в руки, Бояров напряженно
смотрел в сторону светлого абриса входа, нехорошая мысль-догадка
овладела им. Через силу разлепив губы, он прохрипел:
- Топор, проверь мобилу, связь есть?
- Есть три «палки», плавает. Две «палки», одна,
опять три.
- Набери Мамая или кого-нибудь, кто у мангалов
остался.
- Что?
- Что слышал, набирай! – уже догадываясь об
ответе, грубо, не принимая возможных возражений, надавил Михаил.
Отвернувшись, он, по-прежнему сидя на коленях, аккуратно сгребал
руками то, что осталось от Екатерины: нетронутая одежда и жирный
пепел.
- Не отвечает... Что происходит?
- В городе кого-нибудь вызвони, скорую, полицию,
сам потыкайся в телефоне.
Результатом всех потуг были безответные гудки
или механические голоса автоответчиков, твердивших о важности
звонка.
- Где-нибудь на западе есть родня или
знакомые?
- В Самаре и Воронеже, - названия городов были
произнесены с заметной дрожью в голосе.
- Набирай, не бойся разбудить, если я прав, им
уже пофиг.
И вновь безответные гудки в ответ.
- Боярин, мать твою, ты мне можешь сказать, что
происходит? – сорвался на крик Николай. От громогласного ора
задрожали каменные своды и, забыв об истерике и причитаниях,
подскочила перепуганная Наталья.
- Песец. Большой Песец происходит, - чувствуя,
как его разрывает на мелкие кусочки от внезапно нахлынувшей
неизвестно к кому ненависти и ярости, Михаилу безумно захотелось
сорваться и наорать на Николая, выплеснув весь гнев, что копился
внутри. До этого толстокожего «тормоза» только-только стало
доходить, что произошло нечто по-настоящему непоправимое. Усилием
воли задавив гнев и уняв дрожь, Михаил прижал к груди голову
Натальи. – Господи, что я Катькиному мужу скажу?