Зело удручался я предстоящей опалой. А допер-таки, посредством чего избежать ее!
Не стану утомлять тебя подробностями, открыв главное: выручить мог лишь добытый мной барсучий жир. Однако прежде надо было добыть вельми упитанного барсука.
И здесь возникли сложности, понеже сей ночной зверь наделен редкостным чутьем, особливым нюхом и неизменной подозрительностью ко всем обитателям леса, не бая уже об охотниках.
Взял я в помощники Тимошку и отправились мы на место, где точно предполагались барсучьи норы. Добрались, выявили немало нор, а не могли понять, каковые из них посещаемые. Елико не пытались, без толку!
Было, уж закручинился я. Ведь понимал: без барсучьего жира и последующего излечения им ушной хвори у некоей зело знатной особы, а я и в лечбе сведущ, отправляться мне в Полоцк, и навсегда!
Тут-то и пособил мне Тимоха, высмотрев у одной из нор отхожее место. Ибо любят оправляться барсуки недалече от главного входа в обустроенные ими подземелья. Прибыв туда за полночь, устроили мы засаду с подветренной стороны, таясь, елико могли. Едва же, с началом рассвета, вернулся он к тому входу и замер, вслушиваясь и внюхиваясь, сразил я его первой же стрелой! И вдосталь оказалось в нем при разделке потребного мне жира – и нутряного, и наружного…
– Получается, барсучье сало и выручило тебя от вечной ссылки? – справился слушатель, уже позевывавший украдкой.
– Точно оно! И столь была оценена заслуга моя, ведь излечил им знатную особу на выданье, что разрешили мне отправиться вместо Полоцка в Тмутаракань сию, хотя и с запретом на возвращение.
«Жестокую «ответку» получил Щадр за преступную дерзость с княжеским оленем, мясом оного и рогами! – мысленно рассудил Радислав, вспомнив информацию к размышлению от внутреннего гласа. – А все же не ему изображать из себя страдальца!
Чуждая он сущность истинно благородной ловитве, хищная! Тать супротив природы! – не в пример достойным, вроде мя. Ведь соблюдая охотничью честь и присущее благородство помыслов и деяний, никогда не промышлял я в заповедных лесах, предуготовленных для охот токмо наших старейшин, боле одной косули за раз. А мельче она оленя! Да и продавал ту косулятину соседям, ведь не было поблизости торга, и за полцены. Рогов же и не вырезал, бескорыстно оставляя на месте… Что до провозглашенной ненависти к Киеву, обнадеживает она!».