Сам Отто был далек от того, чтобы относить себя к мастодонтам, несмотря на безусловный вклад в развитие современной прозы, как выразился о нем Берндардс. Тот факт, что Отто вошел в число уволенных по зодиакальному признаку, свидетельствовал о том, что без него в Институте вполне могли обойтись и, безусловно, обходились. Сможет ли Отто обходиться без Института – этот вопрос оставался открытым. Шагая мимо кабинетов с фамилиями новых владельцев, он не чувствовал особой ностальгии по прежней жизни. Даже писать ему пока не хотелось, что, в общем, было неудивительно и пока не сильно его беспокоило.
Отто прошел мимо очередной двери, машинально скользнув взглядом по табличке с фамилией. Притормозил, вернулся и прочел снова. Присвистнул от изумления, толкнул дверь и вошел.
Майкл Касла поливал фикус. Фикус стоял у южного окна и за три года основательно вымахал. Мясистые темно-зеленые листья, словно натертые воском, блестели в лучах солнца, как-раз в этот момент выглянувшего из-за плотной завесы облаков. Вода тонкой струйкой лилась из металлической лейки с узким длинным носиком – предметом шуток (приличных и не очень) со стороны коллег, не разделявших страсти Майкла к цветоводству. Сам Майкл, флегматик и молчун, в ответ лишь скупо улыбался, давая понять, что устал от плоского юмора, но, как человек интеллигентный, вынужден мириться.
Никто точно не знал, какую функцию Майкл выполняет в Литинституте. Он был одновременно всем понемногу: немножко поэтом, немножко переводчиком, немножко рецензентом. Еще он на добровольных началах помогал отделу кадров с организацией культурно-досуговых мероприятий, включавших регулярные выезды сотрудников на загородные пикники, и именно в этой обязанности Майкла, как подозревал Отто, заключалась его наибольшая ценность в глазах руководства Института.
Майкл был убежденным холостяком и проживал один в просторной квартире, уставленной комнатными растениями всевозможных видов: горшечными цветами, пальмами, лианами, суккулентами и карликовыми деревьями. Цветы были его единственной и непреходящей страстью, над которой были не властны время и обстоятельства. Злые языки поговаривали, что каждый свой новый стих или поэму Майкл читает сначала цветам и только потом – людям.
Отто и Майкл знали друг друга давно, но приятелями не были, скорее – просто коллегами, работающими в разных подразделениях и изредка обедающими вместе в институтском кафе. Отто нравилась немногословность Майкла, из-за которой каждая сказанная им фраза приобретала особую значимость, а Майкл ценил в Отто прямолинейность и здравый смысл.